— Но если произошло что-то чрезвычайное… — проговорил Ваксиллиум, бросая взгляд через плечо.

— Это связано с капитаном констеблей, который пришел задать ей несколько вопросов, — пояснила Айдашви.

«Констебль?..»

— Идем, Асинтью. — Девушка взяла его за руку. — Уверена, твоя бабушка быстро разберется с чужаком. Возможно, она уже идет сюда!

Ваксиллиум замер.

Айдашви смотрела прямо на него, и, глядя в эти живые карие глаза, было трудно соображать.

— Идем, — повторила она. — Выбраться из Поселка в город — не такое уж и преступление. Разве ты сам не прожил там четырнадцать лет?

Ржавь!

— Мне надо… — начал Ваксиллиум, отворачиваясь к лесу.

Затем нырнул в заросли и помчался назад, к Приюту Синода. Потрясенная Айдашви смотрела ему вслед.

«Теперь она будет считать тебя трусом, — заметил внутренний голос. — Они все будут так думать».

Проехавшись по земле, Ваксиллиум с колотящимся сердцем затормозил под окном бабушкиного кабинета. Прижался к стене.

— Мы сами себе полиция, констебль, — произнес внутри голос бабушки Ввафендал. — Вы же в курсе.

Ваксиллиум осмелился приподняться и заглянуть в окно: бабушка сидела за своим столом. С заплетенными в косы волосами и в безупречном одеянии, она выглядела воплощением террисийской добродетели.

Стоявший по другую сторону стола человек в знак уважения держал под мышкой свой констебльский головной убор. Пожилой, с вислыми усами; знаки отличия на груди демонстрировали, что он капитан и детектив. Высокий ранг. Важный.

«Да!» — подумал Ваксиллиум, роясь в кармане в поисках своих записок.

— Террисийцы сами себе полиция, потому что они редко нуждаются в полиции, — заметил констебль.

— Прямо сейчас они в ней не нуждаются.

— Мой осведомитель…

— Выходит, у вас есть осведомитель? — спросила бабушка. — Я думала, вы получили анонимное сообщение.

— Анонимное — да. — Констебль положил на стол лист бумаги. — Но я считаю, что это не просто «сообщение».

Бабушка взяла лист. Ваксиллиум знал, что там написано, — сам его и отправил констеблям. Вместе с письмом.

«Рубашка, пахнущая дымом, висит у него за дверью.

Грязные ботинки, размер которых соответствует отпечаткам, оставленным возле сгоревшего здания.

Фляги с маслом в сундуке под его кроватью».

Список содержал с десяток улик, которые указывали на Форча как на того, кто сжег дотла хижину-столовую в начале этого месяца. Ваксиллиума взбудоражило, что констебли отнеслись к его находкам серьезно.

— Тревожно, — согласилась бабушка, — однако я не вижу в этом списке ничего, дающего вам право вторгаться в наши земли, капитан.

Констебль наклонился, приблизившись к ней, и уперся руками в край стола:

— Вы не спешили отказываться от нашей помощи, когда мы послали бригаду пожарных, чтобы погасить тот огонь.

— Я всегда приму помощь, если требуется спасти чьи-то жизни, — ответила бабушка, — но не ту, которая подразумевает, что кого-то надо посадить под замок. Спасибо.

— Это потому, что Форч — двурожденный? Вы его боитесь?

Ввафендал одарила констебля насмешливым взглядом.

— Старейшина, — проговорил тот, переведя дух. — Среди вас преступник…

— Если это так, — она выделила первое слово, — мы с ним разберемся сами. Я посещала обители печали и разрушения, которые вы, чужаки, называете тюрьмами, капитан, и не допущу, чтобы кого-то из моих соплеменников замуровали там, основываясь на пересудах и анонимных фантазиях, которые вам прислали по почте.