Спустя полчаса оперативники покинули отдел. Впрочем, Кивинов с Клубникиным тут же вернулись. Первый решил вызвать Надьку по телефону, а у второго была назначена в своём кабинете секретная встреча с прекрасной осведомительницей.
ГЛАВА 2
Кивинов горячился. Надька, баба раза в два старше Зубра, с наглой улыбкой сидела перед ним. Уже в течение часа Андрей пытался убедить её вернуть цепочку. Однако, на все доводы Надька отвечала одним-единственным аргументом, не менее убедительным, чем все резоны на свете: «Ничего не знаю».
— Дура, вернешь цепочку — иск платить не надо, смягчающее обстоятельство.
— Ничего не знаю.
— Послушай, ты, стамеска тупая, вот явка с повинной, в которой Зубр русским языком пишет, что цепочку отдал тебе. Я же сейчас пойду к тебе на хату, все полы поотдираю, но найду!
— Ничего не знаю.
— Значит так, у нас с тобой отсюда две дороги — либо мы идём в ЗАГС[6], тьфу ты, за цепочкой, либо мы идём к прокурору, Догадываешься зачем? За санкцией на твой арест за соучастие.
Надька молчала.
Клубникин, запершись в кабинете с очередной пассией, выгнал Кивинова в его, неотделанный, и теперь через стену слышал голос коллеги, постоянно срывающийся на крик. Судя по повышенным тонам, Андрею Васильевичу пора было помочь.
Однако, Кивинов всё-таки нашел лазейку, угадав сущность Надьки, которой просто было жалко отдавать цепочку, а проблемы Зубра ей были до лампочки.
— Послушай, Надя, цепочка дорога потерпевшему как память о первой любви. Ты ведь знаешь, что такое любовь?
Надька шмыгнула носом.
— Любому нашедшему цепочку он обещал хорошее вознаграждение. — Кивинов открыл сейф и достал две пачки денег, изъятых с одного обыска. — Это всё тебе, верни цепочку.
Надька протянула руку, но Кивинов мягко отстранил её.
— Вечером цепочка — утром деньги[7], — сказал он и весело подмигнул ей.
— Щас принесу. — Первая человеческая фраза, сказанная Надькой, была подтверждением хода мыслей Кивинова. — Тока не обманите.
Надька выпорхнула из кабинета, куда тут же неожиданно влетела Чучурина. Кивинов всегда удивлялся, как ей удаётся появляться так вовремя, да ещё минуя общую дверь в помещение уголовного розыска. Чучурина была возбуждена, и Кивинов настроился посмотреть очередное шоу.
— Нашли шапку? — осведомилась она.
— Увы, Маргарита Адольфовна.
— А я нашла, видела её тут на одной бабе, да догнать не смогла — она в троллейбус села. Запишите приметы.
Кивинов взял блокнот, сделал вид, что заинтересован до крайности, и начал записывать.
Клубникин, проводив подругу, решил принять активное участие в расколе Надьки, так как считал себя великим мастером сего дела. Распахнув дверь кивиновского кабинета мощным ударом ноги, он подскочил к сидевшей ко входу спиной Чучуриной, шарнул ей по затылку ладонью и визгливым голосом прокричал:
— Ну что, манда, в тюрьму захотела? Смотри, и тебя и твоего ё…ря мигом посадим!
Произошедшие за этим события можно было бы описать в отдельной книге. Определённо было ясно одно: живи великий живописец Карл Брюллов в конце двадцатого века — картина «Последний день Помпеи» была бы писана с натуры, с кивиновского кабинета. «Неполное служебное, как минимум», — хотела было промелькнуть мысль в голове Кивинова, но не успела, её обошла другая, более актуальная: «Что делать?»