Секретарь партбюро склонился к Дурасникову и притихший зал наблюдал неслышный обмен мнениями о вещах, как видно, наиважнейших. И никто из присутствующих не мог догадаться, что секретарь поведал Дурасникову: "Скверная погода", а зампред ответствовал: "Скоро весна, передохнем", и оба расплылись в улыбке.

Апраксин сидел в первом ряду. Дурасников оказался как раз таким, или почти таким, как представлял Апраксин, вроде инкубатора, как похожи, ну один в один, сейчас начнет слова коверкать и тискать графин с водой. Апраксин - журналист на вольных хлебах - чинодралов не любил, и нелюбовь эта включала множество составляющих.

Дурасников скользил взором по залу, иногда улыбался совершенно незнакомым людям, и у присутствующих создавалось впечатление, будто зампред многих знает лично, что и давало его фигуре искомую доступность. Дурасников наполнил стакан водой, выпил, почавкивая, утер губы платком, снова улыбнулся в зал.

...Я такой же, как вы, также маюсь в очередях, также годами ловлю мебель, также обиваю пороги в ожидании путевок. Но Дурасников лукавил, у него все было не так: и еда, и вещи, и быт, и за дачу он платил гроши, символическую безделицу, а старики, возжелавшие продуть легкие загородным воздухом, отваливали за сезон по три, а то и по пять сотен, и цены на дачи росли от лета к лету.

...Я такой же, как вы! Дурасников опрокинул еще стакан и порадовался, что на столе боржоми, а не кипяченая безвкусная жижа.

...Придуривается, усмехался про себя Апраксин, сукин сын, мнется как девица. Старики и старухи на собрание пешком притащились по грязи, рискуя руки-ноги сломать, а ты на машине доставлен!

Апраксин встретился глазами с Дурасниковым, и оба мигом поняли, что схватки не миновать. Чтобы отвлечься, Апраксин решил думать о двери, оббиваемой стальными полосами, и уговорил себя, что должна быть незримая связь между Дурасниковым и неизвестным Апраксину жильцом квартиры, превращаемой в сейф.

Дзинь! Ключ от почтового ящика секретаря партбюро чиркнул по бутылке боржоми.

- Начнем?!..

Зал встрепенулся гомоном одобрения.

- Товарищи! - Секретарь плавным жестом руки, будто танцовщица в неспешном кружении представил Дурасникова, - сегодня на собрании зампредисполкома, курирующий торговлю Трифон Лукич...

- Кузьмич, - нежно поправил Дурасников.

Секретарь притворно повинился, прижав ладонь к груди:

- Трифон Кузьмич Дурасников. Трифон Кузьмич расскажет о перспективах торговли в районе. Просим, Трифон Кузьмич.

Два одиночных хлопка, жалких своей жидкостью, умерли в задних рядах. Седые, лысые, укутанные в платки; лица в коричневых пятнах саркомы Капоши; двое за восемьдесят в бывших ондатровых шапках, напоминающих полуразваленные гнезда, водруженные на макушки; белая, в покровах пудры, кожа роковой женщины образца середины двадцатых годов. Отжившие тела колыхались в глазах Дурасникова и, подходя к трибуне, карающая десница торговых точек прикидывал, что не так уж много лет ему отписано жить всласть, не так много дней, ну тысяч шесть-семь, вся жизнь-то, говорят, двадцать пять тысяч суток в среднем. В среднем!