Мужчины зашушукались. Даже Тиан почувствовал, как холодок пробежал у него по спине при упоминании Глаза.

— Волков я видел сам, об остальном мне только говорили, — продолжал Телфорд. — И пусть я верю не всему, но многому я верю. А теперь оставим в стороне Тандерклеп и тех, кто живет там. Давайте ограничимся Волками. Волки — наша проблема, и проблема серьезная. Особенно когда они приходят, вооруженные до зубов! — Он покачал головой, мрачно улыбнулся. — Так что же нам делать? Может, нам удастся посшибать их с коней нашими вилами и мотыгами, сэй Джеффордс? Ты думаешь, удастся?

Презрительный смех поддержал его слова.

— У нас нет оружия, чтобы сражаться с ними. — Теперь Телфорд говорил сухо, по-деловому, как человек, подводящий итог. — Даже если бы и было, мы — ранчеры и фермеры, а не солдаты. Мы…

— Заканчивай со своими трусливыми речами, Телфорд. Тебе должно быть стыдно за них.

Многие ахнули, услышав столь резкую отповедь. Захрустели кости, когда мужчины поворачивались, чтобы посмотреть, кто посмел ее произнести. И увидели, как с одной из задних скамей медленно поднимается тот, кто пришел последним, седовласый мужчина в черном плаще и рубашке с воротником-стойкой. В свете керосиновых ламп на его лбу ярко выделялся шрам в форме креста.

Старик.

Телфорд достаточно быстро пришел в себя, но, когда заговорил, по голосу чувствовалось, что он окончательно не оправился от столь вопиющего нарушения традиции.

— Извини, отец Каллагэн, но перышко у меня…

— К черту твое божественное перышко и к черту твои трусливые советы, — отрезал Каллагэн. Прошел по проходу на плохо гнущихся ногах, сказывался артрит. Не такой старый, как старейшина Мэнни, гораздо моложе дедушки Тиана (который заявлял, что старше него никого нет даже в Калье Локвуде на юге), и, однако, он казался старше их обоих. Старше вечности. За это говорили и его глаза, смотревшие на мир из-под шрама на лбу (Залия утверждала, что он сам вырезал этот крест), в которых читалась мудрость веков, и, даже в большей степени, его голос. Хотя он прожил в Калье достаточно долго, чтобы построить церковь странному Человеку-Иисусу и обратить в свою веру половину жителей, даже незнакомец никогда бы не принял Пера Каллагэна за местного. Его инородность проявлялась и в произношении, и во многих словах, которые до него в Калье никто не слышал («уличный жаргон», как он их называл), знакомые же слова обретали в его устах новый смысл. Не вызывало никаких сомнений — он пришел из одного из других миров, о существовании которых постоянно твердили Мэнни, хоть сам никогда об этом не рассказывал, а Калья Брин Стерджис давно уже стала ему домом. И безоговорочное уважение, которым он пользовался, давало ему полное право говорить, когда у него возникало такое желание. И едва ли кто смел оспорить это право, с перышком или без.

Пусть и моложе дедушки Тиана, Каллагэн все равно был Стариком.

А теперь он смотрел на мужчин Кальи Брин Стерджис, не удостоив Джорджа Телфорда и взглядом. Перышко поникло в руке Телфорда. Он сел на скамью первого ряда, не отдав его ни Старику, ни Тиану.