Она была очень худенькая и совсем молодая, на вид не старше семнадцати лет. У нее были черные волосы, серые глаза и ослепительно белая кожа, казавшаяся прозрачной. Одежда на ней давно превратилась в лохмотья, а взгляд был грустный и потерянный. Когда Тириэль приблизился, она сжалась в комочек, словно испуганный звереныш.

-- Не бойся, дитя! -- сказал Тириэль. -- Я услышал твое дивное пение, и оно поразило меня до глубины души. Я -- бард, и пение всю жизнь было моим ремеслом, но сегодня я понял, как мало умею. Прошу тебя, скажи мне, как твое имя?

-- Лойсинн, -- тихо ответила девушка.

-- Кто научил тебя петь, Лойсинн?

-- Никто.

-- У тебя есть родные, друзья?

-- Нет.

-- Совсем никого? Я вижу, тебе плохо живется. Когда ты последний раз ела?

-- Не помню.

-- Бедное дитя! С твоим чудесным даром ты должна бы есть на золоте и одеваться в шелка! Ну ничего, мы это исправим. Послушай меня, Лойсинн! Ты очень хорошо поешь, и могла бы зарабатывать этим на жизнь. Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной. Мой голос по сравнению с твоим -- ничто, но я неплохо играю на лютне. Я -- Тириэль, придворный бард князя, и я клянусь, что желаю тебе только добра. Ты веришь?

-- Да, -- ответила Лойсинн не очень уверенно, но перестав сжиматься в комочек.

-- Ты пойдешь со мной?

-- Да, -- сказала она тихо.

Так Тириэль встретил Лойсинн. С тех пор вся его жизнь пошла иначе, но нельзя сказать, что счастливее. Началось все с того, что вскоре Тириэль перестал быть бардом князя. Не прошло и недели, как его господин, человек еще нестарый и крепкий, неожиданно захворал какой-то странной болезнью и умер. Сын его, новый князь Эймрата, не пожелал оставить Тириэля при себе, хотя раньше очень любил его песни. Он намекнул Тириэлю, что если бы тот пел сам, как раньше, и прогнал чужачку Лойсинн, то мог бы остаться, но бард с негодованием отверг это предложение. Чудесный голос Лойсинн значил для него больше, чем княжеское золото.

За эти дни Тириэль успел очень привязаться к Лойсинн. Она же оставалась все такой же грустной и тихой, мало говорила, еще меньше ела и никогда не смеялась. Тириэль жалел ее, считая, что причина ее грусти -- большое горе или черная обида. Поэтому он старался быть с ней мягок и надеялся, что время и доброта излечат ее раны. Он заметил, что люди недолюбливают и избегают Лойсинн, и в душе проклинал их жестокость. Все признавали, что Лойсинн прекрасно поет, но слушать ее не любили. Это было выше разумения Тириэля. Но он твердо, наперекор всему, решил добиться для Лойсинн славы и богатства. Быть может, уже тогда он полюбил ее, хотя и не думал об этом.

Покинув княжеский двор, Тириэль и Лойсинн стали ходить по ближним селениям и петь на свадьбах и праздниках. Но если раньше люди зазывали Тириэля к себе и гордились, если знаменитый бард посещал их, то теперь, когда с ним была Лойсинн, они смотрели на него косо, а то и вовсе гнали прочь. "Приходи один! -- говорили они. -- Бард Тириэль для нас всегда желанный гость. А вот чужачки нам не надо!"

Горько было Тириэлю видеть такую черствость и несправедливость. К тому же, он был небогат, а заработки случались все реже и реже. Не раз он жалел, что дал клятву никогда не петь, но мысли о Лойсинн и ее дивном голосе придавали ему стойкость. Теперь он знал, что любит ее, но молчал о своей любви.