Мы заходим в помещение, которое все еще отапливается.

Я чувствую то, чего здесь не могло быть. Запах человеческого пота.

Кто-то все-таки жив.

Сейчас я не умею мыслить категориями потенциального будущего, поэтому я радуюсь и огорчаюсь одновременно. Две веревочки повисли передо мной, но на сей раз они сплетены между собой, и я должен дернуть обе. Мне нельзя выбрать даже несуществующее будущее, потому что вариантов нет.

Я радуюсь, потому что живые — это всегда хорошо. Возможно, они помогут.

Я огорчаюсь — потому что живые означают, что болезнь все еще здесь.

Тоско идет вперед, пока мы расходимся в стороны. Его прикрывает Зулло. Почти все пары поменялись. Все, кроме нас с Богословом. Одно это делает нас самой сильной связкой в сегодняшнем задании.

Но вперед идет Тоско, не мы. У него свои резоны.

Он не уходит далеко, останавливается и наклоняется. Машет рукой, посылая Зулло вперед. Я смотрю на кадр своего «шалуна», проскакивающего мимо Тоско, чтобы опередить всех и проверить безопасность ближайших коридоров.

Здесь, на входе в бункер, не только тепло, но и светло.

Боковых комнат мало, лишь несколько углублений в стенах, позволяющих поставить стол, или шкаф, или солдата с автоматом в засаде.

У одного из таких углублений лежит труп. К трупам нам не привыкать. Тем более здесь — на этой базе полно трупов, везде. Я уверен, что мы увидим их еще немало и внизу.

Но это тело отличается от прочих. Этот солдат умер недавно. И не от вируса. Кровь разлилась из простреленной головы. Как бы ужасны ни были последствия от «Семени погибели», эта зараза не способна стрелять и выбивать мозги.

Те, кто шел впереди нас, явно не слишком ценят чужую жизнь.

В том же самом можно обвинить и нас. Но я вижу, у этого солдата даже оружия нет. Его просто застрелили, проходя мимо.

Странно. Глупо и странно. Непрофессионально.

Тоско вздыхает. Тоскливо так, словно показывая, что кличку получил заслуженно.

— Богослов, тебе придется остаться.

Мы знаем зачем. Но Тоско решает все же проговорить это вслух:

— Возьми все анализы. Хоть на запчасти его разбери. Он умер пару часов назад, не больше. Считай, что мы заражены. И те, кто шел впереди, тоже. Если не хотим остаться здесь, выясни, как этот парень получил иммунитет.

— Лучше бы он был жив, — говорит Богослов. — Если он все-таки глотнул какой-нибудь бланк… который спас его от вируса…

— Он мертв, — напоминает Тоско.

Я принюхиваюсь. Запах пота. В этом помещении, в коридоре с парой комнат на разных его концах, кто-то провел много времени, чтобы забить все пространство этим запахом. Может, в обычном состоянии я бы этого и не почувствовал, но сейчас действуют «Освежитель» и «Хрусталь», сейчас я чувствую, вижу и слышу многое из того, чего раньше мог и не замечать.

— Есть еще, — тихо говорю я. — Этот солдат был тут не один, когда они пришли.

Тоско задумывается. Смотрит на труп, поднимает голову, смотрит на лампу в коридоре наверху. Оглядывается. Может, его нюх слабее, но, видимо, он приходит к тем же выводам, пользуясь другими подсказками.

— «Шалуны», — тихо говорит он.

Мы все понимаем, что делать. «Шалуны», все, что не остались снаружи, начинают скакать по помещениям входного блока, ища второй труп. Или малейшие щели, куда бы мог забиться второй солдат, если он сумел выжить.