«Что это? Оно обожгло мне глаза», – спросил я.

«Это маленькая искра, украденная у солнца. С ее помощью можно сделать множество удивительных вещей. Можно соорудить печь, гигантскую печь, такую мощную, что хватит обогреть целый город и зажечь тысячу эдисоновых ламп. Смотри, какой яркой она становится. Но надо быть осторожным. Если разобьешь банку и выпустишь искру, тот же город исчезнет в вспышке ослепительного света. Можешь забрать ее, если хочешь». Вот что сказал он.

«Нет, не хочу», – я ответил.

«Нет. Разумеется нет. Это не совсем твоя вещь. Неважно. Кое-кто придет за ней позже. Но выбери что-то себе. Что пожелаешь», – сказал он.

«Ты – Люцифер?» – резко спросил я.

«Люцифер – страшный старый козел с вилами и копытами, он приносит людям страданья. Я ненавижу страданья. Хочу помогать. Я делаю людям подарки. Вот зачем я здесь. Каждый, кто сходит по этим ступеням до срока, получает приветственный дар. Тебя ведь мучает жажда. Хочешь яблоко?» – и он взял корзину с белыми яблоками.

Меня мучила жажда – горло не просто болело, – казалось, было обожжено, будто я только что наглотался дыма, и я потянулся к предложенным фруктам почти машинально, но тут же отдернул руку, потому что урок хоть одной книги да запомнил. Он ухмыльнулся.

«Они ведь –?» – спросил я.

«Они с очень старого дерева, – он ответил. – Ты в жизни не пробовал плода слаще. И если отведаешь, полон будешь разных идей. Да, даже такой, как ты, Квиринус Кальвино, едва выучившийся читать».

«Я не хочу его», – сказал я, а чего я действительно хотел, так это, чтобы он не называл меня по имени. Я не мог вынести того, что он знает мое имя.

Он сказал: «Каждый захочет. Будет есть и есть и наполняться пониманием. Выучить другой язык станет так же просто, как, ну, научиться делать бомбу – довольно лишь откусить кусочек. А как тебе зажигалка? Сможешь зажигать ею все, что угодно. Сигарету. Трубку. Костер. Воображение. Революцию. Книги. Реки. Небо. Чужую душу. Даже у человеческой души есть температура, при которой она возгорается. Зажигалка заколдована, она соединена с глубочайшими нефтяными скважинами на планете, и будет служить до тех пор, пока они не иссякнут, что, я уверен, никогда не случится».

«У тебя нет ничего такого, чего я хочу», – сказал я.

«У меня для каждого есть что-то».

Я встал, собираясь уходить, хотя идти мне было некуда. Я не мог снова спуститься вниз. От одной мысли в голове мутилось. И снова подняться вверх я тоже не мог. К этому моменту Литодора уже добралась до деревни. Они уже разыскивают меня с факелами. Странно, что я их еще не слышал.

Жестяная птичка, повернув голову, смотрела, как я покачивался с мыска на пятку, моргнула, металлические веки с лязгом защелкнулись и вновь распахнулись. Она издала скрипучий звук. Я – тоже, так меня ошарашило ее внезапное движение. Я думал, она игрушечная, неживая. Она неотрывно пялилась на меня, и я тоже уставился в ответ. В детстве я всегда интересовался затейливыми механическими штуковинами: человечки, что появлялись из тайных убежищ, когда часы били полдень, дровосек, рубивший деревья, девушка, танцевавшая по кругу. Мальчик поймал мой взгляд, улыбнулся, клетку открыл и вытянул руку. Птица легонько перескочила на палец.