Раз в год он пускался в дорогу.

Когда запас начинал иссякать, Роули Палмер поворачивал и кружным путем ехал назад, в родную деревню, где его старший брат Марк изготовлял гончарный товар. Марк поднимет глаза и кивнет ему из-за гончарного круга в большом сарае, где он выделывал по старинке свою глиняную утварь. Роули наберет новый запас товара: всяческой посуды — от маленьких детских мисочек для каши вплоть до самых больших, фута на три в поперечнике, в каких хозяйки на Севере месят тесто на хлеб, а нередко в них же купают младенцев. Он нагрузит опять свой фургон желто-коричневой утварью, так и сияющей ярким глянцем, и снова в путь. «Ну, я покатил», — скажет он, отъезжая.

Марк поднимет глаза, кивнет — и опять за работу.

Роули снова пускался в путь — днем ехал, к вечеру отгонял свою сивую Бесс за обочину дороги, на какое-нибудь удобное место для стоянки.

Жилось ему счастливо, уютно. Ведь у Роули в фургоне был полный дом. Просто не верилось, что на таком маленьком пространстве можно было так хозяйственно устроиться именно благодаря тесноте. Зачастую в знак особой благосклонности к покупателям Роули показывал им свое жилое помещение. И тогда даже самые домовитые хозяйки, заглянув внутрь, принимались восторгаться царившей в фургоне безукоризненной чистотой.

Там было свое место для всего. Место, куда Роули клал бритву. Место для умывального таза. И маленькая жердочка для полотенца.

Утром Роули складывал койку, завтракал, убирал посуду. Потом запрягал Бесс, пристраивал торбу с овсом под кузовом и взбирался наконец на козлы.

— Но, Бесс! Трогай! — прикрикнет он.

Выбравшись на дорогу, Роули на ходу соскочит с повозки и зашагает рядом: Бесс и без его добавочного веса должна тащить немалую кладь. А он любит ходить пешком, когда погода не слишком плохая.

Сегодня как раз погода хорошая. Роули шагает в еще стелющемся по земле утреннем тумане и звонко распевает:

Песня печальная, но для Роули это безразлично. Он поет всегда без разбору, что придется. Просто в его одинокой жизни собственный голос только и может составить ему компанию от города до города. У него нет для компании никого, кроме Бесс, его лошадки, и Тутс. А Тутс — о, она человек, как выражается Роули. Сейчас она сидит на козлах — маленькая белая собачка, не то пудель, не то фокстерьер, или, может, шпиц, или скайтерьер; а вернее сказать — все вместе.

Тутс пользуется известностью чуть ли не наравне с самим Роули. Она умеет стоять на задних лапах на перевернутом горшке, раскачивая на носу другой, поменьше. Она умеет вскакивать на деревянный шар и, балансируя на нем, катить его вперед. Она умеет подбирать с земли монетки и подносить их Роули. Она умеет прыгать через обручи.

Всякий раз, как Роули приезжает в хорошую деревню, он там дает представление с Тутс — не ради денег, как какой-нибудь странствующий комедиант, — нет, просто потому, что его радуют смех и радость детей, собравшихся вокруг.

От города до города Тутс гордо сидит на козлах, как сидит она сейчас, глядя на дорогу, пока Роули рассказывает своей песней печальную повесть о несчастной деревенской девушке.