Внезапно наш разговор был прерван сильной вонью — мы проезжали мимо импровизированного крематория, устроенного на берегу местными жителями. Это был огромный костер и сложенная из дерева конструкция с покойником, возвышавшаяся посреди него. Я заметил, что от жара у усопшего согнулись ноги в коленях, и один из участников церемонии лупил по ним палкой, что не вызывала ровно никаких эмоций у наблюдателей. Вокруг костра кружила толпа грифов — любителей полакомиться трупами. К счастью, ветер дул в нашу сторону не постоянно.

Через пятнадцать минут мы пристали к берегу напротив красивого бунгало, окруженного садом. Дора сообщила, что мы находимся в двенадцати милях от Калькутты, возле Серампура. Дом принадлежал подруге Доры, миссис Б, которую она упросила уступить ей на день это жилище, чтобы «спокойно поработать». Таким образом, мы были в бунгало единственными хозяевами.

Рабочие-кули принесли две больших корзины, куда мы перегрузили провизию, припасенную Дорой, и лед, без которого в Индии не обходится ни одна трапеза в любое время года. Амалла накрыла стол, мы же ушли прогуляться в сад, который живо напомнил Доре садик у генерала-губернатора, где мы впервые повстречались. Мы оба помнили момент первой встречи! Я вскружил Доре голову, а она пленила меня своей неземной красотой. Оказалось, что я был первым и единственным, кого Дора допустила до своего тела; она была настолько крута с другими мужчинами, что вполне могла отхлестать веером неосторожного кавалера по танцам; мне же доверилась сразу и безоговорочно. Тогда мы станцевали вальс, а затем ужинали, сидя рядом друг с другом за столом.

По словам Доры, я говорил ей банальные любезности, но звучали они так, будто мы тысячу лет знакомы — и это меня спасло. А потом была беседка, где мы целовались, как Эней и Дидона из «Энеиды». И знакомство с Флорой, переросшее затем в наше общее ликование. Дора отдалась мне первой, причем я изменил ее самоощущение настолько, что в тот вечер она думала только обо мне и ни о чем не сожалела впоследствии.

Пока мы разговаривали, пришла Амалла и принесла поднос с бутылочкой абсента во льду. Это Дора позаботилась обо мне, узнав, что я не пью ни виски, ни других апперетивов. Абсент же, по ее словам, прекрасно освежал в малых дозах. Мы разлили спиртное по рюмкам, Дора закурила и я взял слово. Я говорил о том, что все, что нам надо, это просто жить, не спрашивая себя о причинах и механизме происхождения событий и явления. Так стоит поступать и с женщинами; так же я поступал и с ними — любя так сильно, как только может любить женщин женатый мужчина. Моя любовь отличалась от той, что я питаю к тебе, дорогая Сесилия, лишь тем, что ты — подруга всей моей жизни. Дора напомнила, что она очень хотела бы познакомиться с тобой, тем более что ты так пылко отзывалась о ней в своем последнем письме…

Когда я закончил монолог, Дора принялась рассказывать о своих планах. Она собиралась ехать с отцом в Англию, где он намеревается провести отпуск. Затем — в горячо любимую Францию, в Париж. У Доры было достаточно большое состояние — более четырех тысяч фунтов дохода, которым она могла распоряжаться по своему желанию. В Париже она собиралась учиться у мастера-художника и жить на пенсию. Для удовлетворения своих желаний — приглашать юных натурщиц, но никогда не вступать в длительные связи (кроме меня и тебя, если ты того захочешь). А еще она хотела от меня ребенка — сына, и желала растить его самостоятельно.