– Убахтин, – представился он, протягивая руку. – Это вы звонили в милицию?

– Я звонил.

– Как узнали об убийстве?

– В окно заглянул.

– Так, – Убахтин подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу. – В окно заглянули?

– Видите, вон электрик на люльке лампочки меняет? – Уловив в глазах капитана сомнение, Цокоцкий решил пояснить все еще раз. – Вот он и поднял меня к окну на своем приспособлении. Пятьдесят рублей, между прочим, содрал. Можете у него спросить, думаю, не откажется подтвердить. К самому окну подвел свою люльку.

– Так, – вопросов в глазах капитана не стало меньше. – Допустим. А почему вы решили заглянуть в окно?

– Видите мой чемодан? – Цокоцкий поставил на свободное пространство у дивана небольшой чемодан. – Видите? Это мой чемодан, – видя, что ему не верят, он начал нервничать. – Видите мой чемодан? – спросил он капитана уже, наверно, в десятый раз.

– Вижу.

– Ну вот! – воскликнул Цокоцкий. – Я и говорю!

– Слушаю вас, – тоже растерянно произнес Убахтин, не понимая, что хочет сказать щекастый гражданин.

– С этим товарищем, – Цокоцкий показал на труп, – мы должны были сегодня лететь в командировку. Встретиться договорились в аэропорту. Я приехал, а он нет. Не смог. Как видите, по уважительной причине.

– Согласен, причина уважительная, – кивнул капитан, не спуская глаз с Цокоцкого.

– Объявили регистрацию, объявили посадку, объявили об окончании посадки, а его нет. Он шеф. Босс. Директор, другими словами. Лететь без него нет смысла. У него право подписи. А право подписи – это, я вам скажу...

– Знаю. Дальше.

– Самолет улетел в Вологду, а я остался. Балмасова нет. Звоню. Телефон молчит. Думал, что он спит, может... Ну, бывает, чего уж там, дело прошлое... Он мог поддать вечером. Думаю, перебрал и заснул. Звоню – тишина. Я сюда. Дверь никто не открывает. Выхожу на улицу – люлька. Я мужику пятьдесят рублей...

– Он взял? – серьезно спросил Убахтин.

– Взял. Двумя руками сразу. Сотню просил, сторговались на пятидесяти. Вот, – Цокоцкий показал пятна извести и цемента на штанинах. – Видите? Нет, вы скажите! Видите?

– Вижу.

– Люлька у него оказалась грязная, выпачкался весь.

– Понял, – наконец кивнул капитан – тощий, жилистый, подозрительный, с тягучим, неотрывным взглядом. Даже отходя от человека и вроде отворачиваясь, взглядом своим он его не отпускал, как бы проверяя – а как тот поведет себя, какое выражение примет его физиономия, когда чуть отвернуться от него, отойти на несколько шагов? Не проявится ли нечто уличающее, разоблачающее в намерениях подлых и преступных? – Понял, – повторил Убахтин, глядя на Цокоцкого уже из-за плеча.

– Как только до меня дошло, что случилось нечто ужасное, я сразу к телефону.

– Какому?

– Мобильному. Вот этому, – Цокоцкий выхватил из кармана маленькую черную коробочку и повертел у капитана перед глазами, как вертят дети друг перед дружкой красивой конфетой.

– А сам? – спросил Убахтин.

– А сам к дверям. Вот тем, которые этот мастер, – он кивнул на слесаря, – высадил перед самым вашим приходом. Первым подошел участковый. Это, наверное, вы ему перезвонили.