В тайге каждый гость дорог, и мы от души обрадовались появлению в нашем доме старого якута. Попов засуетился с чаем, но гость даже не присел к столу. Видно было, что старик чем‑то глубоко и серьёзно взволнован. По–русски он говорил плохо, но все‑таки говорил, и мы поняли, что у них в селении кто‑то «совсем шибко больной, вот-вот помирать будет».

Мы немедленно радировали о случившемся в управление, а я, прихватив с собой йод, стрептоцид и касторку, решил отправиться с гостем в его посёлок.

Путь был дальний, и, хотя олени мчали нас быстро, а старик вёл упряжку уверенно и умело, мы прибыли в селение под вечер и… с опозданием. Часа за два до нашего приезда здесь побывал самолёт, взял на борт больную внучку якута и улетел.

Новое якутское селение напоминало мне чем‑то родную среднерусскую деревню. Хорошие дома, срубленные в замок. Высокие заснеженные кровли, покрытые дранью. Большие застеклённые окна почему‑то насквозь промороженные. Кирпичные трубы на крышах. Добрые дома…

Старик равнодушно ехал мимо этих отличных строений. Вот он свернул в какой‑то переулок, и мы оказались позади рубленых домов, за которыми беспорядочно высились странные снежные конусы, курившиеся приятным смолистым дымком…

Да ведь это бревенчатые якутские юрты! Мне довелось видеть их осенью в одном из якутских селений. Строили их из брёвен, поставлен–ыых вертикально с небольшим уклоном к центру. Помнится, что на зиму эти юрты обмазывались глиной… Тёмные это были, чадные и неудобные для жилья строения. По именно в них‑то и жили люди, а в новых домах они хранили сухую рыбу, мороженую оленину, охотничье снаряжение и припасы.

Как далеко ушло от нас это время! Вспомнишь — и самому не верится, что все это было ещё на твоей памяти.

Якуты — исконные скотоводы. Но водили они полудиких мохнатых лошадок да очень малопродуктивных коров. Олень, наиболее приспособленное к Северу домашнее животное, появился в хозяйственном обиходе якутов уже в наши дни.

Я провёл в селении целую неделю. Учил людей топить печи, жить в домах, спать на кроватях, есть за столом…

Не скажу, насколько прочно и стойко убедил я своих соседей в преимуществах жизни по–новому, но, когда уезжал к себе на разведку, смолистый дымок курился теперь над каждым новым домом и стекла в них заметно оттаяли. Провожали меня всем селением, как хорошего давнего друга.

Дома меня ждала радиограмма, из которой я узнал, что якутская девушка «Ольга Матушкина благополучно оперирована по поводу заворота кишок». Дальше мне поручалось сообщить об этом её родителям и деду — Василию Ивановичу Матушкину.

Я невольно улыбнулся. Видно, крёстной матерью Ольгиного прадеда оказалась какая‑нибудь сердобольная попадья, и от неё пошла у этого якутского рода такая ласковая фамилия…

Месяца через три после первого посещения, уже на исходе зимы, к нам на разведку снова приехал Василий Иванович Матушкин.

Старик молча вошёл в избу, разделся, сел к столу.

Мы спросили гостя о здоровье Ольги. Он собрался сказать нам о чем‑то большом и важном, но захлебнулся в потоке своих мыслей и только улыбнулся в ответ доброй стариковской улыбкой.