Мы рады были, что нашёлся хозяин белой беглянки. На всякий случай протёрли телку карболкой. Омрувье увёл её на своё стойбище.
И как‑то всем нам — и мне, и Попову, и остальным разведчикам, и, кажется, больше всех тихому Мухомору — стало грустно.
ОХОТНИК НА ХАРИУСОВ
Попов мастерил самые причудливые рыболовные снасти. На заре нашей колымской одиссеи, когда кета и горбуша косяками продирались на нерест к верховьям мелководных речушек, он поддевал крупных рыбин каким‑то подобием трезубца. Мы с удовольствием ели свежую рыбу, не уставая подтрунивать над рыбаком:
— Ты у нас прямо как морской бог Нептун —с трезубцем! Только бороды не хватает. Отпускай для верности.
Попов не обижался.
— Бог не бог, а дай вам в руки этот инструмент — так с вами голодом насидишься. Тут ведь тоже сноровка требуется.
Это верно. Рыболовные снасти Попова требовали спортивного мастерства и даже известной лихости.
Однажды он сплёл небольшую сетку, укрепил её на обруче из гибкого лозняка и подвесил к недлинному черенку от подгребной лопаты. С помощью этой сетки ему удавалось довольно успешно ловить небольших хариусов, которых в проточных озёрцах невдалеке от нашего стана развелось, по его свидетельству, видимо–невидимо. Меру эту следует принимать в соображение с учётом того, что её определял сам рыболов.
Решил и я попытать рыбацкого счастья. Взял у Попова сетку на палке и отправился на рыбалку. Ох и поиздевался же надо мной Попов! Вернулся я, разумеется, ни с чем, без почина. Стайки хариусов оказались стремительными, как молнии. Они исчезали, не дожидаясь, пока их накроют, от одной тени сетки.
Такая досада меня разбирала, что я не замечал даже своеобычной красоты этого уголка колымского края. Плоскую ложбину на возвышенности обрамляли густые заросли зелёных кустов берёзы. А по дну ложбины шла длинная цепочка неглубоких и совершенно прозрачных озерец. Некрутым каскадом они вливались узкими протоками одно в другое, а где‑то далеко всю эту цепочку неутомимо и прилежно под–креплял ключ. Скорее всего, он вытаивал из мерзлоты видневшейся вдали сопки.
— Не понимаю, Попов, как ты умудряешься ловить этих хариусов? — спрашивал я, не в силах скрыть досаду на свою неудачу.
Попов довольно подмигивал:
— Петушиное слово знаю. А ты ещё попробуй. Может, поймаешь.
Конечно, опыт был повторён. Уныло брёл я от озерца к озерцу.
На плече сетка. В прозрачной воде поминутно мелькают стайки хариусов, дразнят, но сообразить, как их взять моей сеткой, я не могу. Видно, Попов действительно знал «петушиное слово». Рыбки пугливы, стремительны, и невозможно было уловить момент, чтобы накрыть их сеткой. Пробовал класть её на дно и ждать, когда хариусы сами себя подставят рыболову. Но такого ни разу не случилось. Я цедил чистую воду: такие ловкие бестии, не желали плавать в кедровом масле на горячей сковородке.
Не утешало меня, что не один я зарился на неуловимых хариусов. Над озерками кружил и кружил колымский ворон. Сверху его внимательному глазу рыбное сборище казалось, наверное, ещё более соблазнительным. Но ворон не умел, как чайка, пикировать на воду. А я не умел, как Попов, ловить хариусов.