На этот раз, невдалеке от завершающей линии шурфов, я приметил в обрыве незадачливой террасы обнажившийся корень лиственницы: толстую коротышку, перехваченную пояском в виде неровной восьмёрки. Пока это было лесное сырьё. Но несколько лёгких срезов острым ножом преобразили корень в забавную фигурку. Получалась лобастая головёнка на толстом круглом брюхе. И брюхо это оказалось настолько тяжёлым, что фигурка никак не ложилась на бок, а мгновенно вскакивала на основание своего толстого брюха.
— Гляди‑ка ты, ванька–встанька! — смеялся Попов и валил фигурку на бок, а она сейчас же вскакивала и неизменно торчала вверх лобастой головкой. Центр тяжести у неё был где‑то у точки опоры.
Трудно сказать теперь, как пришла в голову эта простая мысль, но она пришла:
«Не может быть! Невероятно, чтобы сама ткань корня была настолько тяжёлой, что превратила нашу фигурку в ваньку–встаньку. Там что‑то есть».
Жалко было, но все‑таки вспороли мы толстое брюхо своему ваньке–встаньке с тайной надеждой, что сплавившиеся корни каким‑то немыслимо хитроумным способом заковали е древесный панцирь золотой самородок. Голодной куме — все хлеб на уме!
Золота в корне не нашли. Но довольно крупный обломок обкатанного кварца корешки замуровали, в камне оказалось 273 грамма.
И снова: «Не может быть!»
Обломок кварца был не больше обычной шишки кедрового стланика.
Нам не оставалось ничего другого, как разбить молотком и этот обломок. Он раскололся и расслоился легко, как ореховая скорлупа, а ядром в каменной рубашке и оказался тот самый самородок, который позволил нам радировать управлению, что «золото есть».
Месторождение оказалось не таким, о которых репортёры говорят «сказочно богатое», но было вполне промышленное. Его давно выработали. Но на старых геологических картах можно отыскать чёрный кружок у голубой жилки ключа, который по праву первооткрывателей мы назвали тогда Ванькой–встанькой!
МАЛИНОВЫЕ СОПКИ
Попов был восторженным патриотом своего Алтая. Он рассказывал о нем с энтузиазмом и любовью и, как мне казалось, с некоторой дозой художественного вымысла. В несколько неумеренных преувеличениях моего друга слышалась бескорыстная и честная любовь к родной земле. Я прощал ему эту слабость и всегда с удовольствием слушал его пёстрые, обязательно интересные и часто совершенно неожиданные рассказы.
На этот раз разговорились мы о ягодах. Я имел неосторожность похвалить хмельную колымскую голубицу. Попов, конечно, немедленно начал спорить и возразил мне тоном, исполненным превосходства и отчасти презрения к убожеству моего вкуса:
— Ягоды ты настоящей, парень, не видел. Вот у нас на Алтае малина–ягода…
— Откуда ты на Алтае малину взял? Выдумываешь все.
— На Алтае малины нет?! Да у нас на Алтае целые сопки малиной зарастают. Так и зовут их коревные‑то сибиряки — малиновые сопки.
Разговор этот о малиновых сопках заставил меня обратить внимание на одну особенность в растительном мире колымского края. Ведь и у нас здесь есть свои «малиновые сопки». Предоставленные самим себе, растения Колымы вступают друг с другом в страшную и смертную борьбу. И горе побеждённым! Землй на Севере много, но каждый квадрат её растения отбивают друг у друга упорно, вечно, слепо.