— О'кей, — согласился он, поднял ее руку со штурвала и поцеловал.

— Это за что?

— Смена вахты. Старый морской обычай. Всегда целовать руку своей смены.

— Мне это нравится.

Гриффин встал, нырнул под гик и направился к люку.

— Разбуди меня, если ветер затихнет, — попросил он.

Внизу он сверился с Лораном[3], перенес данные на карту, лежащую на шарнирном столе в каюте, и точно определил свои координаты. Приложив линейку к карте, провел карандашом линию от их местоположения к мысу Монток, затем скорректировал полученную линию со сторонами света.

Затем высунул голову в люк и сказал:

— Лучше всего курс три-три-ноль...

За несколько минут небо потемнело так, что свет от нактоуза[4] отбрасывал красноватый отблеск под подбородок Элизабет. Ее желтый плащ светился оранжевым цветом, а темно-рыжие волосы мерцали, как древесные угольки.

— Ты прекрасна, — сказал Гриффин, спустился в каюту и направился в носовую часть.

Справляя нужду, он прислушивался к двигателю и к шуму воды, проносящейся мимо деревянного корпуса яхты. Его уши настороженно ловили посторонние звуки, но ничего необычного слышно не было.

Он прошел в переднюю каюту, стащил с себя сорочку и шорты и устроился на одной из маленьких коек. В порту они с женой спали вместе в кормовой каюте, но в море одному из них лучше было спать на баке, чтобы чувствовать движение яхты, улавливать изменение погоды, перемену направления ветра. На всякий случай.

Подушка пахла Элизабет.

Гриффин заснул.

Двигатель продолжал монотонно гудеть. Инжектор выталкивал горючее в цилиндры, поршни сжимали горючее до воспламенения, и тысяча взрывов в минуту вращала вал, на котором находились лопасти, движущие судно на север, в ночь.

Насос втягивал морскую воду, прогонял ее через двигатель, охлаждая его, и направлял к корме, где она выбрасывалась за борт с выхлопными газами двигателя.

Двигатель был нестарым, он проработал меньше семисот часов, когда Гриффины купили эту яхту, и Говард нянчился с ним, как с любимым ребенком. Но обслуживать выхлопную трубу было сложнее. Она выходила из отсека двигателя на корме и пролегала вблизи вала гребного винта, под полом кормовой каюты. Труба была сделана из стали хорошего качества, но за сотни часов работы двигателя через нее прошли тонны соленой воды и едких газов. И когда двигатель не работал, когда судно шло под парусами или стояло в порту, соленые осадки и молекулы коррозийных химикатов оставались в выхлопной трубе и постепенно начали разъедать сталь. Крошечное отверстие могло существовать многие недели. На всем протяжении от Багамских островов дули попутные ветры, и Гриффины пользовались двигателем, только чтобы войти на верфи и в гавань Сент-Джорджа и выйти оттуда. При этом обычное откачивание помпой удаляло избыток воды из трюмов. Но теперь, когда двигатель находился в рабочем режиме, охладительный насос работал непрерывно и судно пробивалось сквозь волны, а не плавно скользило по ним, тем самым усиливая нагрузку на механизмы, — теперь отверстие увеличивалось. Кусочки проржавевшего металла отлетали с краев, и вскоре его размеры достигли диаметра карандаша.