Вип научил Маркуса не надеяться на классически сказочное представление о кораблекрушениях: вот корабль стоит на грунте прямо, все паруса подняты, скелеты в треуголках сидят там, где приняли смерть, и играют на груду дублонов, лежащих рядом. Старые корабли были деревянными, и в большинстве случаев те из них, что натолкнулись на Бермуды, затонули в мелких водах. Штормовые волны разбили их на куски, а столетия движущейся воды разбросали и вдавили их в дно, дно поглотило их, и на том месте выросли кораллы, приняв погибших в свои объятия.
Есть три главных признака того, что на дне лежат обломки корабля, сказал однажды Вип. Когда судно было загнано за полосу рифов — переброшено туда ветром и подтолкнуто идущими следом волнами, то оно разрушает сам риф, убивает хрупкие кораллы и оставляет царапину, которая с высоты двух сотен футов выглядит как гигантский след шин.
Острый глаз может заметить пару пушек, обросших, покрытых коралловым панцирем, выглядящих как ни на что не похожая масса, выстроенная в противоестественно прямую линию. А старая поговорка гласит: природа не терпит прямых линий. Но наличие пушки не означает, что сам корабль находится поблизости, потому что часто команда, когда корабль бился в агонии, выбрасывала все тяжелое за борт, чтобы не дать ему перевернуться. Вполне возможно здесь найти пушку, а в другом месте — якорь и не обнаружить судна, если море утащило его на мили от этого места, прежде чем швырнуть в пучину и разбить на куски на месте последнего его отдохновения.
И бесспорным признаком, видимым с воздуха, но наиболее трудным для определения, была груда балласта, потому что Вип настойчиво утверждал, что то место, где судно потеряло свой балласт, и было местом его гибели. Конечно, палубу корабля могли унести волны, могла уплыть и оснастка, за которую уцепились один-два человека, но душа и тело судна — его груз, его сокровища — лежали там же, где и балласт. Обычно старые корабли в виде балласта брали речные камни с Темзы, Эбро или другой реки вблизи родного порта. Камни были гладкими, круглыми и не слишком большими, чтобы их мог поднять человек.
«Думай о булыжниках, — сказал Вип Шарпу, — потому что все булыжники в таких местах, как Нантакет, когда-то были балластом, привезенным в брюхе корабля, и булыжники эти удерживали судно в вертикальном положении на пути через океан из Англии, а потом на обратном пути заменялись бочонками с нефтью».
Поэтому Шарп поставил себе цель: высматривать нагромождения очень круглых камней, сваленных в кучу, как правило, в белых песчаных ямах между темными вершинами кораллов. Вип рассказал ему, что старые корабли наталкивались на эти вершины и застревали там, пока не приходила следующая волна, не снимала их и не бросала содержимое корабля на песок, который охватывал и скрывал добычу.
Теперь уже Шарп не упускал возможности вылета, и во время полета — независимо от того, кружили ли они над островами для налета часов, для тренировки молодых пилотов или для испытания нового оборудования, — он всегда высматривал следы кораблекрушения. Он летал на предельно низкой высоте, отклоняясь от курса то туда, то сюда так, чтобы солнечные лучи под косым углом проникали на мели. И если кто-то из команды спрашивал, что, черт возьми, он делает, Шарп туманно отвечал что-то вроде: «Определяю возможности вертолета».