— Эй! — Гриффин придвинулся к жене и обнял ее за плечи. — Все нормально. У нас все хорошо.
— Нет, — выдохнула она ему в грудь. — У нас ничего не хорошо.
— О'кей, у нас не хорошо. Чего ты боишься?
— Чего я боюсь? — набросилась она на него. — Мы находимся посреди океана, посреди ночи на плоту размером с крышку от бутылки... и ты спрашиваешь меня, чего я боюсь? А как насчет смерти?
— Смерти от чего?
— Ради бога, Говард...
— Я серьезно. Давай обсудим.
— Я не хочу ничего обсуждать.
— У тебя есть более подходящее занятие? Ну давай. — Он поцеловал жену в голову. — Давай выведем страхи наружу и разделаемся с ними.
— Хорошо. — Элизабет сделала глубокий вдох. — Акулы. Можешь называть меня паникершей, но я в ужасе от мысли об акулах.
— Акулы. Хорошо. О'кей. Мы можем забыть о них.
— Скажешь тоже!
— Нет, послушай. Вода холодная. И во всяком случае, японцы и корейцы выловили большинство из них. И если даже какая-нибудь крупная акула все-таки приплывет сюда, то, пока мы находимся на плоту, мы не выглядим, не пахнем и не воспринимаемся ею как что-либо, чем она привыкла питаться. Что еще?
— Предположим, шторм...
— Хорошо. Погода. Никаких проблем. Прогноз хороший. Сейчас не сезон ураганов. Даже если придет шторм с северо-востока, то плот почти непотопляем. Самое плохое, что может случиться, — он перевернется. Если это произойдет, мы опять выправим его.
— И будем плавать без конца, пока не умрем от голода.
— Этого не произойдет. — Гриффин был доволен — он обнаружил, что чем больше говорил, тем больше ему удавалось разогнать свои собственные страхи. — Первое: ветер гонит нас обратно к Бермудам. Второе: суда ходят туда и обратно каждый день. Третье: худший случай — к вечеру понедельника дети и... как их там... ну, эти, из торгового агентства, заявят, что мы пропали, а радио гавани Бермуда знает о нас все. Но до этого не дойдет. Вот этот малыш выкладывает за нас свою душу, подавая сигналы. — Гриффин похлопал по ящику аварийного радиомаяка. — Первый же самолет, который пролетит над нами, вышлет кавалерию, которая, как известно, всегда приходит на выручку. Возможно, это уже сделано.
Элизабет помолчала немного, а потом проговорила:
— Ты веришь всему этому?
— Конечно, я верю всему этому.
— И ты не боишься?
Он прижал ее к себе и сказал:
— Конечно, боюсь.
— Хорошо.
— Но если ты ничего не предпринимаешь по поводу пришедшего страха, не рассеиваешь его разговором, не заменяешь его чем-нибудь другим, он пожирает тебя.
Элизабет опустила голову мужу на грудь и потянула носом. Она уловила запах соли, пота... и успокоения. Она услышала запах двадцати лет своей жизни.
— Так... — произнесла наконец она. — Значит, ты желаешь пофлиртовать?
— Правильно, — рассмеялся он. — Перевернуть плот в приступе страсти.
Они оставались в таком положении, прижавшись друг к другу, а плот медленно дрейфовал к югу, гонимый ветром. Звезды на небе, казалось, танцевали в сумасшедшем согласии с ними, кружась и опускаясь вместе с движением плота, но всегда неуклонно двигаясь на запад.
Через некоторое время Гриффин подумал, что Элизабет уснула. Но вскоре он ощутил у себя на груди слезы.