После этого у Романа зазвонил телефон и он, извинившись, отошел подальше. Увы, по ночной улице голос разносился слишком далеко, так что я успела услышать и «успокойся, истеричка!», и «не помню, чтобы обещал…», и «постараюсь это пережить». Но без подробностей. К тому же с каждым словом он отходил все дальше и дальше, да и я решила пока пойти, не дожидаясь, пока закончатся разборки.

Догнал он меня через десять минут. Совершенно спокойный, в том же расслабленном состоянии, что и до звонка. Я тоже промолчала, хотя восстановить свое настроение у меня заняло чуть дольше — километра два.

До дома оставалось совсем недалеко.

Я не знала, о чем говорить, поэтому говорила о себе.

— Тут был детский сад, в который я ходила. Его давно снесли, но я до сих пор вглядываюсь в землю рядом с тем местом, где были ворота. В три года я там закопала гоночную машинку. Все думаю — вдруг она найдется?

— Здесь я люблю встречать июнь. Сидеть на этой скамейке и смотреть, как ветер заметает дороги тополиным пухом вперемешку с вишневыми лепестками. Как снегом.

— Это мой любимый маршрут трамвая. Он идет далеко-далеко, через добрую четверть Москвы, и долго-долго. Можно смотреть в окно и думать о чем-нибудь. Например, о сюжетах. Лучше, чем в метро, там за окнами все время темно.

Это все моя свеженарожденная Алиса была виновата. Болтала и болтала, никак ее было не унять. Уж как ее ни унижали комментарии былых знакомых: «Я всю жопу отсидел в твоем трамвае», «Пух? Серьезно сидишь и смотришь на пух?», как ни разочаровывали хватания за разные части тела прямо посреди рассказа о волшебном логове чудовищ в сплетении ветвей под холмом — она все еще верила в людей.

Вопреки жизненному опыту и здравому смыслу.

Но я себя не останавливала. Пусть. Чем раньше я обрасту заново плотной коркой цинизма, тем лучше. На мой взгляд, родившийся с золотой ложкой во рту богатенький мажор, выросший в наглого миллионера, просто обязан был обломать меня так качественно, что второй прививки не понадобилось бы.

Но Роман молчал. Кивал, угукал, внимательно смотрел, куда я показываю, хмыкал, услышав что-нибудь занятное. Но не перебивал и не комментировал.

— Ну вот… — сказала я, неловко топчась у своего подъезда. — Тут я живу. А, ты же знаешь…

И засмеялась так фальшиво, что поперхнулась этим смехом.

— Прости, — сказала я. — Кажется, по пути я слишком много болтала и наговорила лишнего. Я просто пьяная. Немножко. Надеюсь, ты тоже, поэтому завтра об этом забудешь.

— Если кто-то после откровенного разговора с тобой считает, что наговорил лишнего — это не он лишнего наговорил, а ты говно-человек, — сообщил Роман, глядя куда-то поверх моего плеча.

И, пока я, подавившись очередным «прости», искала, как бы мне оправдаться, что вовсе не его имела в виду, добавил серьезно и спокойно:

— Разрешишь подождать у тебя, пока водитель подъедет? Клянусь своим пионерским галстуком, никаких чай-кофе-потанцуем и что там положено на четвертом свидании.

— Да, конечно…

Я хотела просто вынести ему чертов шлем, но как-то все так сложилось само собой, что отказать было неловко.