«Нет предела человеческой неблагодарности!» — окончательно осознал Пилип. От этого болезненно защемило его сердце. Он понял, что погрязшие в грехах казаки обречены на вечные адские муки. Именно обречены, нет им спасения. И вспомнил надоедливый сон. Призабытый из-за бурных событий казачьего круга.

«Господи, Боже мой, спаси от позорной казни! Не допусти такой несправедливости. А я тебе свечку поставлю, в десять, нет, в двадцать пудов! Кто же это быдло к истинной вере приводить будет?!»

Но молчали небеса. Не явился на помощь погибающему гетману ангел с огненным мечом. Не перевели в шутку своё злое намерение казаки. Пилипов взгляд давно, сам собой, прикипел к большому дерюжному мешку, к которому его, вывернув до боли руки, тащили. Держал мешок, конечно же, разодевшийся как на важный праздник, проклятый колдун Васюринский. Старый враг, будто охраняемый нечистой силой от него, верного слуги Господа. Растянув горло мешка пошире, характерник ехидно ухмылялся, глядя на своего наказного гетмана. Бессовестные гайдамаки воткнули Пилипа, ещё час назад имевшего право распоряжаться их жизнями по своему усмотрению, в мешок, как свиную тушу.

— Пшепрашам пана гетмана в достойное его место! — услышал таки Пилип слова своего врага, в момент предпоследнего акта своей казни.

«Боженька, яви свою милость! Покарай нечестивцев, вознамерившихся казнить лютой смертью меня, твоего преданного раба! Я ради тебя всю Украину кровью залью! Только спаси!»

Не спешил господь на помощь верному слуге католической церкви. Не церемонясь, казаки приподняли его, чтоб засунуть жертву в него полностью. То, что их недавний командир оказался там вниз головой, их не смутило не в малейшей степени. Как не тронул их и его вскрик от боли. Со злорадными комментариями они завязали горло мешка верёвкой и, не задумываясь об ощущениях казнимого, поволокли мешок по земле. К реке, куда же ещё?

«Да спаси же меня, Господи! Ведь утопят, действительно утопят! Как в том сне, утопят!»

Заныли новые ушибы и старые раны, острая боль пронзила всё тело от вывихнутого при сдирании перстня среднего пальца правой руки. Пилип осознал, наконец, что чуда спасения его из лап взбесившихся казаков не будет, тоскливо завыл. Настолько громко, что был услышан всеми в шумной толпе. Но никакой жалости казаки, жаждавшие казнить как можно более позорно своего недавнего командира, не испытали. Ещё веселее и радостнее закричали, залихватски засвистели, энергичнее поволокли мешок с казнимым. Пилипу показалось, что тащили его нарочно по кочкам, не забывая награждать пинками.

Наконец-то это сумасшествие прекратилось. Но, не от наполнения казацких душ добротой или милосердием. Они подняли мешок с кочек, раскачали его, и бросили. Несколько мгновений, пока мешок летел, Пилип надеялся, что в последний момент они передумали и бросили мешок на песок. Пошутили. Пусть по дурацки, что с быдла возьмёшь, но передумали казнить своего гетмана. Однако мешок плюхнулся в холодную воду и быстро, почти мгновенно, дерюга от воды не защищала, вода вытеснила из него воздух. Пилип стал захлёбываться. Холодна оказалась водица донская, беспощадна. И привиделись в последний миг своей жизни Пилипу совсем не ангелы, а готовые тащить его грешную душу в ад, черти. Даже закричать не смог он, не дано это людям в воде. А на лишний бульк никто внимания не обратил.