— Свинья он, этот твой Веселкин!

— Почему?

— Потому что с невестой товарища по оружию так не танцуют и таких намеков не делают!

— Каких намеков?

— Про гарнизонный женообмен!

Когда их растащили сбежавшиеся на мордобой однокурсники, Свирельников успел хорошенько отмолотить Вовико, но и сам пропустил могучий удар в глаз. Веселкин, чувствуя обидную для него незавершенность, вырывался из крепких товарищеских рук и орал:

— Пустите! Я его убью! Без всяких-яких!

Через два дня загсовская тетка, кивнув на синяк под глазом жениха, совершенно серьезно предупредила невесту:

— За драчуна выходите!

— А что делать! — вздохнула Тоня, похожая в своем ажурном свадебном платье на трепещущую на сквозняке тюлевую занавеску.

Вчера в «Кружале» они с Вовико много смеялись, вспоминая молодость, но воспоминаний о той драке старательно избегали. Веселкин сыпал тостами про мужскую дружбу, вечную и чистую, что горные вершины, про боевое братство, надежное, как танковая броня, про конкурирующих супостатов, которым никогда не одолеть союз двух офицеров, поссоренных коварными врагами, а теперь вот душевно помирившихся. Свое прозвище Вовико получил еще в курсантские годы именно за страсть к цветистым грузинистым тостам.

Потом, в очередной раз налив по последней, они встретились глазами, и что-то Свирельникову сильно не понравилось во взгляде Веселкина. Что именно? Объяснить невозможно… Но какой-то хмельной интуицией он уловил: за миролюбием Вовико стоит не раскаянье и не запоздалый приступ юношеской дружбы, а какой-то тайный расчет.

«Напрасно я с ним помирился! — подумал он как можно незаметнее. — Ничего хорошего из этого не выйдет…»

Но Веселкин, конечно, тут же эту мысль однокашника уловил, проинтуичил своей уникальной спинномозговой чуткостью, всегда поражавшей Михаила Дмитриевича. Он понимал, что отвязаться теперь от бывшего компаньона не удастся. Вовико принадлежал к тому особенному липкому типу людей, которые умеют тонко переплестись с твоей жизнью, старательно поддерживая бессмысленный бытовой симбиоз. Например, примчаться к тебе, заболевшему, с каким-нибудь копеечным «Аспирином-С» и жарко убеждать, что, принимая аспирин без «С», ты непоправимо губишь здоровье. Или, узнав о смерти твоего дальнего, полузабытого родственника, приехать без спросу за полночь и сидеть на кухне, тяжко вздыхая и сочувственно играя желваками.

— Нам надо держаться вместе! — Веселкин подался вперед так, что сдвинулся стол и звякнули фужеры.

— Ну конечно!

— Не веришь? Зря! — обиделся Вовик. — Ты ведь еще не знаешь, сколько у нас с тобой теперь общего! Без всяких-яких!

— Да брось ты! Все нормально! — кивнул Михаил Дмитриевич и покраснел от собственной неискренности.

— Не ве-еришь! Э-э! Как-то мы с тобой неправильно миримся…

— А как правильно?

— Надо побрататься!

С этой своей дурацкой особенностью краснеть в самое неподходящее время Свирельников никак не мог справиться. Тоня, пользуясь мужниной слабостью, раскалывала его мгновенно, несмотря на тщательную легенду о внезапном дежурстве (в период службы Отечеству) или продуманную сказку о затянувшихся переговорах с партнерами (в последние, бизнесменские годы).