Я посмотрел ему в глаза, и он ответил на незаданный вопрос:

— Увы. Ребенка потеряла. Один из ударом пришелся ему по голове. Простите за такие подробности — ее практически разрубили надвое. Шансов не было никаких. Но повторюсь — она еще сможет родить! Через годик, через два — но сможет! Так что…вот так. Простите — я пойду, очень устал.

Врач побрел по коридору, а я опустился на стул, стоявший возле кадки с пальмой, и обхватил голову руками. Все. Все сказано. Эта тварь убила моего ребенка. И этот гад убил! Если бы он дал мне пистолет — я бы уложил сумасшедшую с одного выстрела, а он, трясущимися руками…мразь! Мало я ему рожу набил!

Как оказалось — рожу я этому придурку набил все-таки неслабо. Ему пришлось лечиться в госпитале — сломанный нос, выбитые зубы, сломанные три ребра. Было служебное расследование, и я метался между следователем и больницей, в которой лежала Ольга. Я добился, чтобы меня туда пускали, и чтобы ей выделили отдельную палату. А еще — потребовал, чтобы у меня взяли кровь и влили ей. После вливания моей крови выздоровление пошло ударными темпами.

Едва не дошло до уголовного дела, пока не вмешался Семичастный, который со мной связался, и которому я в подробностях все рассказал. Он мне выговорил за рукоприкладство, и…в общем-то все. Его задание я выполнил, а то, что в конце возник эксцесс исполнителя — так всякое бывает. Особенно если у этого самого исполнителя по вине некого придурка убивают родного сына. Это был сын, да.

Я похоронил его на местном кладбище. Маленький, как игрушечный гробик нес на руках, и сам его опустил, спрыгнув в могилу. Пусть он еще и не родился, пусть его вырвали из чрева матери, но он уже был человеком, он был моим сыном. А значит — должен упокоиться как положено человеку. И памятник ему поставил. Без даты рождения. И без фотографии. «Владимир Михайлович Карпов». И дата смерти. Может и глупо, конечно — но не для меня. Кто-то скажет, что он еще не был человеком, что это только зародыш, но…пусть тот, кто это скажет, бросает своих мертвых детей в канаву. А я своего сына похоронил как положено. Гранитная глыба с полированной поверхность, и на ней имя.

В процессе расследования выяснилось, что опер, который говорил, что подсадил Оленьку в гостиницу и был ее женихом. Когда здание обложили, он позвонил ей, попрощался и рассказал, кто виноват в том, что их счастье разрушено. Этот самый опер врет, что он, якобы, не давал своей невесте задания убить жену своего обидчика, что просто попрощался без всяких далеко идущих планов. Что это не было актом мести. А то, что у нее съехала крыша — так кто же знал? Но мне в это не верится. Он-то знал свою подружку лучше кого-либо другого. Знал, на что она способна.

Впрочем — уже все равно. Его конечно расстреляют — статья точно расстрельная, на этих мразях висят десятки трупов. В общем — пусть о нем позаботится суд и палач.

Второй администратор как ни странно выжила. Оказывается, она подслушала разговор Оленьки с женихом по параллельному телефону, и все поняла. И не нашла ничего лучшего, как попрекнуть ту криминалом и заявить, что всегда чувствовала в ней гнильцу. Ну и получила — портняжные ножницы в грудь и живот. Именно после того, как Оленька завалила свою сослуживицу, у нее скорее всего и окончательно съехала крыша. Она пошла в подсобку, взяла топорик, невесть откуда взявшийся в бендешке уборщицы, и пошла устанавливать справедливость — так, как она ее понимала. Теперь уже и не узнаешь — что творилось в этой безумной голове.