Не обнажая оружия, расшвыривая людей огромными ручищами, Шмалько устремился вперёд. За ним, словно по коридору, шли остальные.

Великан азербайджанец обернулся и со спокойным любопытством посмотрел на Шмалько. Потом он басом выкрикнул несколько слов и шагнул навстречу Осипу. Казак размахнулся, но азербайджанец смотрел на него весело и приветливо. Осип разжал огромный кулачище и недоуменно огляделся по сторонам.

— Кузнец говорит — давай борьба, — перевёл кто‑то слова азербайджанца. — Кузнец говорит, кто кого будет земля бросать…

— Бороться! — Шмалько мгновение вглядывался в красивое, тонкое лицо азербайджанца. — А что ж, давай и поборемся!

Осип рывком сорвал с себя саблю, снял шапку и старую свитку. Все эти вещи он сунул в руки Дикуну. Потом скинул рубаху и предстал перед толпой словно вытесанный из белого камня — широкогрудый, с могучими буграми мускулов.

— Вай, вай! Пах, пах! — раздались в толпе восхищённые возгласы.

Люди теснились, образуя широкий круг. А кто-то уже притащил ковёр и быстро разостлал его прямо на пыльной земле.

Азербайджанец сбросил кожаную куртку. Он был тоньше Шмалько в талии, но выше.

Толпа загудела ещё восторженнее.

Вначале оба борца только пробовали силы. Они хватали друг друга за руки, рывками яытались сбить противника с ног. Но и русский, и азербайджанец были опытными, умелыми борцами, и ни один из них в этой пробе сил не добился успеха.

Вдруг Шмалько рванулся вперёд и по–медвежьи облапил кузнеца. Тому ничего не оставалось, как тоже обхватить противника и противопоставить его силе свою.

Шло время, а борцы, не разжимая своих железных объятий, прижавшись друг к другу, топтались на ковре.

— Мамед, ай, Мамед! — подбадривали азербайджанцы кузнеца.

Казаки тоже волновались.

Мускулы борцов вздувались от страшного напряжения, их тела стали блестящими от пота. Но ни один не мог осилить другого.

И вдруг кузнец разжал руки и неуловимо лёгким, змеиным движением выскользнул из рук Шмалько.

Он отскочил на край ковра и, улыбаясь, что‑то проговорил.

— Кузнец Мамед говорит, что ему не побороть русского брата, — обратился ко всем добровольный переводчик. — Он говорит, что гордится встречей с таким богатырём, и предлагает на этом закончить борьбу.

Мамед, улыбаясь, положив руку на сердце, подошёл к Осипу.

— Чох якши! Яшасун! — закричала толпа. — Яшасун батыр урус! Яшасун демерчи Мамед!

Слухи о происшествии на городском базаре, как видно, дошли до Головатого. Караульные казаки, охранявшие шатёр войскового судьи, рассказывали, что у Антона Андреевича побывал какой‑то купец-кызылбашец. После его ухода Антон Андреевич вызвал к себе Смолу, выругал на чём свет стоит и так заехал ему кулаком в лицо, что есаул вылетел из шатра и шмякнулся на землю.

На следующий день у городских ворот был выставлен наряд казаков, который никого из русского войска в город не пропускал.

Мрачные и злые бродили казаки по голому песчаному берегу, напрасно пытаясь найти хотя бы клочок тени, прохладу.

— Как у черта в пекле, — роптали казаки.

Головатый велел снарядить Смолу для закупки провианта, а другой отряд с арбами послал в лес за брёвнами для навесов.