— Михасевы детки приехали, — поднялся со стула Саблин, глянув на часы, — пошли знакомиться.
Уже после вечернего моциона, надышавшись ароматами вечерних трав, они вновь устроились в спаленке Прохора с кружками свежезаваренного чая.
— Хочу проверить свои силы, — заявил Данимир. — А ты проконтролируешь.
— Надо предупредить Михаила, — вспомнил Прохор.
— О чём?
— Что я иногда буду глух, слеп и нем. Час, два, а то и больше.
— Во время выходов? Да, я ему расскажу… о твоих способностях отключаться от всего мирского. Итак, меняемся местами, теперь ты учитель, а я ученик.
— Сядь поудобней, а лучше устройся на кровати.
Саблин послушно лёг на кровать поверх покрывала.
Прохор пристально смотрел на него, пытаясь вспомнить, что он забыл рассказать Данимиру. Саблин заметил это:
— Ты чего смотришь, как боксёр на соперника?
— Не получится — не нервничай.
— Хочешь сказать: рождённый ползать летать не может?
— У меня тоже не с первого раза вышло. Я вообще тогда не понял, что произошло. Хорошо, что мне помогли.
— Тот самый «странник по звёздам»?
— Кто?
— У Джека Лондона есть прекрасный роман «Смирительная рубашка», герой которого научился в тюрьме вылетать из тела и путешествовать по мирам.
— Я не путешествую по звёздам.
— Ну, я образно выразился. Кто он? Я имею в виду — в реальной жизни?
Прохор вспомнил встречу с ДД, как называли все математика Бурлюка, академика РАЕН, первым сформулировавшего законы когнитивной формологии. Они встретились в Москве, на конгрессе математиков, куда пригласили и Прохора, и Дмитрий Дмитриевич сразу понял, чем занимается молодой сотрудник Центра «Осколково». Он и дал первые советы Прохору, позволившие ему осознать впоследствии значение цифр и геометрических форм и стать формонавтом — путешественником по числореальностям.
— Он математик, академик… исчез… при странных обстоятельствах.
— Убили?
— Не знаю, больше я его не встречал.
— Поискал бы.
— Звонил, сказали, что уехал за рубеж.
— Что у тебя за характер? Всё приходится вытаскивать из тебя клещами. Давай эргион.
Прохор протянул модуль:
— Положи на грудь, накрой ладонью.
— Глаза закрывать?
— Как хочешь, необязательно. Я закрываю.
Саблин поёрзал, устраиваясь поудобней.
— Первый шаг — на одну цифру вверх, в десятку. И назад. Правильно?
— Десятка — совершенное число, вечный цикл в Едином, символизирует идею абсолютного совершенства…
— И числовой завершённости, — закончил Саблин. — Означает небо, абсолютную полноту и возврат к единству на высшем уровне. Я помню.
Прохор сел на стул у окна, потягивая чай.
Саблин затих, положив ладонь на миниатюрную композицию — один внутри другого, тот внутри следующего и так шесть раз — многогранник эргиона. Он долго смотрел в потолок, не двигаясь, сосредоточенный на своих ощущениях, и вдруг Прохор каким-то шестым чувством угадал, что Данимир ушёл!
Он отставил кружку с чаем, подошёл к кровати.
Саблин дышал, но очень редко, и сердце у него работало с частотой едва ли не более тридцати ударов в минуту, и глаза глядели перед собой, но ничего не видели.
— Не торчи там долго, — пробормотал Прохор. — Испугаешь «родича».