– Мы не хотели тревожить вас, – повторил Эскобар. Сигаретный дым расползался на его лице и клубился вокруг ушей, – но долго наблюдали за вами. Вы нас не видели, возможно, потому что вы такой большой, а мы такие маленькие, но мы наблюдали. И поняли, что Томас знает то, что известно вам, поэтому занялись им. Старались заставить его поделиться своими знаниями, чтобы не тревожить вас, но он отказался. Наконец, мы попросили Хайнца разговорить его. Хайнц, покажи мистеру Флетчеру, как ты пытался разговорить Томаса, когда Томас сидел на том месте, где сейчас мистер Флетчер.

– Я могу это сделать. – По-английски Хайнц говорил с гнусавым нью-йоркским акцентом. Огромную лысину обрамлял венчик волос. Он носил маленькие очки. Если Эскобар выглядел как киношный мексиканец, женщина – как Эльза Ланкестер в «Невесте Франкенштейна», то Хайнц – как актер в рекламном ролике, который объяснял, почему экседрин – лучшее средство от головной боли. Он вышел из-за стола, подошел к столику на колесах, заговорщически посмотрел на Флетчера и сдернул накидку.

Под ней стоял какой-то прибор с дисками и лампочками, ни одна из них не горела. Флетчер поначалу подумал, что это детектор лжи, логичное предположение, но перед очень уж простым пультом управления лежал какой-то предмет с резиновой рукояткой, соединенный с боковой поверхностью прибора толстым черным проводом. Предмет этот напоминал стило или перьевую ручку. Перо, правда, отсутствовало. Заканчивался предмет тупым стальным наконечником.

На полке под прибором стоял автомобильный аккумулятор фирмы «DELCO». От клемм аккумулятора провода тянулись к торцу прибора. Нет, не детектор лжи. Хотя эти люди могли считать его таковым.

Хайнц говорил энергично, чувствовалось, что ему нравится рассказывать, чем он тут занимается.

– В действительности все очень просто. Это модификация устройства, используемого неврологами при лечении электрошоком пациентов, страдающих униполярным неврозом. Только у этого прибора разряд гораздо сильнее. Я обнаружил, что боль второстепенна. Большинство людей даже не помнят боли. Что заставляет их говорить, так это отвращение к процессу. Наверное, это можно назвать атавизмом. Со временем я надеюсь написать об этом статью.

Хайнц поднял стило за изолированную резиновую рукоятку, подержал на уровне глаз.

– Им можно прикоснуться к конечностям, к торсу, к половым органам… но можно вставить в то место… уж простите за грубость… куда не заглядывает солнце. Человек, внутри которого электризовали говно, никогда этого не забудет, мистер Флетчер.

– Вы проделали это с Томасом?

– Нет. – Хайнц осторожно положил стило перед генератором. – Он получил разряд половинной мощности в руку, дабы понял, что к чему, а поскольку он все равно отказался говорить об Эль Кондоре…

– Это лишнее, – вмешалась Невеста Франкенштейна.

– Простите. Поскольку он все равно отказывался отвечать на интересующие нас вопросы, я приставил эту волшебную палочку к его виску, и он получил еще один разряд. Половинной мощности, ни на йоту больше, прибор очень точный. Но у него начался припадок, и он умер. Думаю, он был эпилептиком. Он страдал эпилепсией, мистер Флетчер? Не знаете?