Несколько раз сюда подходили танки. Тогда Гаврилов вызывал добровольцев, и те со связками гранат в руках ползли вдоль подножия вала навстречу машинам. После того как один танк был подбит во дворе, немецкие танкисты уже не отваживались заезжать сюда и лишь вели обстрел издали. Но обстрел из танков и орудий не приносил врагу успеха. И немцы стали всё чаще посылать свои самолёты против этой маленькой земляной «подковы», где так прочно засела горсточка советских воинов.

День ото дня усиливался артиллерийский обстрел, всё более жестокими становились бомбёжки. А в форту кончились запасы пищи, не было воды, люди выходили из строя.

Противник наседал. Время от времени автоматчики врывались на гребень внешней насыпи и кидали оттуда гранаты в узкий подковообразный дворик форта, зажатый между валами. С трудом немцев выбивали обратно. Потом начались дымовые атаки, и враг пустил в ход даже бомбы со слезоточивым газом. Едкие клубы заволакивали весь двор, наполняли казематы. К счастью, в складах форта были противогазы, и люди, порой часами не снимая масок, продолжали отстреливаться и отбиваться гранатами.

А потом наступило воскресенье 29 июня, и гитлеровцы предъявили защитникам Восточного форта ультиматум — в течение часа выдать Гаврилова и сложить оружие. В противном случае немецкое командование угрожало смести укрепление с лица земли вместе с его упорным гарнизоном.

Наступило часовое затишье. И тогда Гаврилов созвал бойцов и командиров на открытое партийное собрание.

В тесном полутёмном каземате собрались не только коммунисты — сюда пришли все, и только дежурные пулемётчики и наблюдатели остались на постах на случай внезапной атаки врага.

Гаврилов объяснил людям обстановку и задал коммунистам вопрос:

— Что будем делать?

Все разом зашумели, заговорили, и майору уже по их лицам стал ясен ответ товарищей:

— Будем драться до конца!

Это не было обычное собрание, это был их последний митинг, взволнованный и единодушный. А когда Скрипник объявил приём в партию, люди бросились искать бумагу. Короткие горячие заявления писали на обрывках, на кусках старых газет, даже на обороте немецких листовок, призывавших сдаваться в плен. В этот час, когда наступало последнее, самое трудное испытание, когда впереди были смерть или вражеская неволя, люди хотели идти в свой смертный бой коммунистами. И тут же десятки беспартийных были приняты в ряды партии.

Они не успели даже спеть «Интернационал» — время кончилось, в форту загремели взрывы снарядов. Враг шёл в решительную атаку. Все заняли свои места у амбразур.

Но сначала появились самолёты. Они летели низко, один за другим, и первый сбросил над фортом ракету, указывая цель остальным. Дождём посыпались бомбы, на этот раз самые крупные.

Гулкие, тяжёлые взрывы громовыми раскатами непрерывно грохотали вокруг, прочные кирпичные своды казематов ходили ходуном над головами людей. Там и здесь происходили обвалы, и бойцы гибли, засыпанные земляной массой осевшего вала. Это продолжалось долго, но никто не мог бы сказать, сколько времени прошло, — слишком были напряжены нервы людей. А потом сразу, за последними разрывами бомб, раздались крики автоматчиков, ворвавшихся на внешний вал, загремели гранаты во дворике, а в центральный двор «подковы» толпой ворвались солдаты врага. И уже не слышалось очередей четырёхствольного пулемёта — он был уничтожен во время бомбёжки.