Они видели страшную летнюю грозу, прячущихся под деревьями детей, брошенные обручи и отчаянно трепещущие на ветру ленточки детских бескозырок. Они видели одиноко взлетающий в ночи самолет, похожий на указующего своими огнями путь небесного вестника. Они видели плывущие по синей глади Гудзона корабли и баржи. Видели схватку цирковых борцов и бедную девочку, целующую куклу. Они видели свайный копер высотой с шестиэтажный дом, гипнотизировавший мерными тяжелыми ударами вышедших поглазеть на него портняжек, строчивших стежок за стежком, час за часом, день за днем ткань своей жизни. Они видели гуляющее по берегу пруда семейство и, глядя на стены и окна окружающих его деревянных строений, понимали, что утки в пруду давно привыкли к звукам голландской речи. Они видели бесстрашные кораблики, пробиравшиеся между скалами Хелл-Гейт, и отважно выбегающую на сцену юную актрису. Они видели встающие над городом серые громады стальных мостов, привыкших и к зною и к буранам.

Все эти образы, развертывавшиеся перед ними подобно играющим на ветру стягам, являлись составной частью некой важной истины хотя бы потому, что в них раз за разом виделись одни и те же линии, цвета и фигуры и прочитывались удивительно знакомые чувства и поступки, что сходились вместе единым языком и звучали прекрасной песней.

Музыка десятков оркестров казалась одним аккордом. Образы накладывались на образы. Атанзор вел за собой табун из пяти десятков лошадей, состоявший из кобыл, жеребцов и жеребят, серых, гнедых, вороных и крапчатых пони, рыжих шетландцев, першеронов с длинными, словно у африканских танцоров, гривами, арабских скакунов, боевых коней и ломовиков. Присмотревшись получше, Питер Лейк понял, что видит перед собой реальных, состоящих из плоти и крови животных, идущих вслед за белым жеребенком.

Небо уже начинало сереть. Питер Лейк, ехавший во главе этой процессии, увидел сотни застывших в изумлении Куцых Хвостов. Он прекрасно понимал, что они быстро сообразят, куда лежит его путь, и доложат об этом Перли, добавив, что Атанзор превратился в целый табун лошадей.

Питер Лейк направил табун к реке. Лошадки перебрались к Кинге-Бридж и исчезли за рекой. На всем Манхэттене теперь остался один-единственный конь, точнее, жеребенок. Питер Лейк остановил Атанзора немного южнее парка и, спешившись, заглянул ему в глаза.

– Пожалуй, ты не хуже меня знаешь, куда лежит твой путь. – Конь громко чихнул. – Думаешь, они пустят тебя с простудой? Впрочем, на тех пастбищах подобные вещи, скорее всего, вообще не имеют значения. Хотя, быть может, для начала они поместят тебя в карантин… Ты дождался меня и теперь можешь сделать то, чего не делал прежде. Иди. Я тебе больше не нужен.

Атанзор стоял на месте, пока Питер Лейк не прищелкнул языком и не помахал ему рукой, после чего конь заржал и, не оглядываясь, поскакал прочь. Питер Лейк тяжело вздохнул. Он знал, что уже никогда не увидит своего белого коня, но не сомневался в том, что тот сможет отыскать дорогу к дому.

Атанзор попытался прыгнуть как можно выше, но пролетел всего десять-пятнадцать футов. Он попытался сделать еще один прыжок, походя в этот момент на человека, летавшего во сне и уверенного, что стоит ему прикрыть глаза, как он вновь обретет ту же чудесную способность. Увидев перед собой длинную, свободную от мусора улицу, он решил разогнаться получше и понесся по ней галопом. Его копыта касались земли так же легко, как рука работающего на круге гончара. Для того чтобы взмыть вверх, ему оставалось оттолкнуться от земли, напрячь шею и поднять голову вверх – как он делал прежде. Он с силой оттолкнулся от земли, будучи уверенным в том, что тут же взлетит в небо, но вместо этого тяжело рухнул на мостовую и, потеряв равновесие, кубарем покатился по ней и врезался в ряд мусорных бачков, которые с немыслимым грохотом разлетелись в разные стороны.