– Желаю вам… – начал Гомер. Он поперхнулся, а потом начал снова: – Желаю вам… – Но он не мог продолжать. Рассыльный поставил стакан с пуншем на стол и кинулся к двери.

Мать огляделась по сторонам и вышла в холл, где ее никто не видел, а дочь проводила мать глазами и отошла к противоположной стене.

А Гомер в это время был уже на своем велосипеде и быстро несся под дождем назад к телеграфной конторе. В холле, прямо перед глазами матери, в раме висел портрет красивого рыжеволосого мальчика. В углу фотографии была надпись: «Маме от Алана, с любовью, в день его 12-летия». Мать распечатала телеграмму, прочла ее и беззвучно зарыдала. Патефон играл «Песню для моей брюнетки», а веселые гости танцевали. Дочь выглянула в холл и увидела мать. Она ринулась к патефону как безумная и остановила его.

– Мама! – крикнула девушка и со всех ног кинулась к женщине, стоявшей в холле.

Кончился последний сеанс, и кинотеатр «Синема» опустел. Выйдя на улицу, Бесс сказала солдату по прозвищу Толстяк:

– Ну вот, пора и домой.

– Спасибо вам, дамы, – сказал солдат по прозвищу Толстяк.

Настало время прощаться, однако все они стояли, сбившись в кучу посреди улицы, словно ждали, что вот-вот с ними случится что-то нежданное-негаданное. Солдат по прозвищу Толстяк перевел взгляд с Бесс на Мэри, а потом просто и очень целомудренно поцеловал сперва одну девушку, а потом и другую.

Солдат, которого звали Лошадкой, закричал:

– Эге, а мы что, не люди? А как же мы с Техасом? Чем мы хуже? Мы ведь тоже солдаты.

Поэтому он тоже поцеловал Бесс и Мэри. После него расцеловал их и Техас. Проходившая по улице женщина поглядела на них с глубоким отвращением. Девушки стыдливо отвернулись и побежали домой. Солдат по имени Лошадка подпрыгнул и толкнул солдата, которого звали Техасом; тот изловчился и толкнул Толстяка. Они двинулись по переулку, перекликаясь друг с другом.

– Хо-хо-хо! А ну, Техас! А ну, Толстяк! – кричал Лошадка.

– Золотые слова, парень! – завопил Техас Толстяку. – Золотые слова. Достопочтенный сенатор Толстяк из Чикагского университета.

Шагая по темной улочке, солдат, которого звали Толстяком, закатился от смеха; все трое толкали друг друга, хохотали и выкрикивали всякую чепуху.

– Будьте уверены! – кричал Толстяк. – Дайте мне только попасть в конгресс! Я им расскажу, что к чему.

– Га-га-га! – горланил Лошадка. – «Марш вперед, собачьи дети. Сегодня нам повезло, а не вам!»

И три солдата, потешаясь, стали прыгать друг через друга в стремительной веселой чехарде, уходя все дальше и дальше по темной и, казалось, такой безопасной улице – все ближе и ближе к войне.

Когда удрученный рассыльный вернулся из дома Бофферов в телеграфную контору, дождь перестал, вышла луна и по небу понеслись вереницы уже проливших свою влагу, обессиленных и бледных облаков. Рассыльный вошел прихрамывая, еле волоча ноги от усталости.

– Что у тебя с ногой, мальчик? – спросил старый телеграфист. – Ты сегодня весь день хромаешь.

– Ерунда, – сказал Гомер. – Есть еще телеграммы?