Ясно, далее, что благочестивый склад ума достигает своего наилучшего развития при относительно архаической культуре; при этом термин «благочестивый» употребляется здесь, конечно, просто в его антропологическом смысле, а не как означающий что-то еще в отношении таким образом описываемой духовной позиции, помимо факта склонности к соблюдению обрядов благочестия. Ясно также, что благочестивая позиция знаменует тип человеческой природы, более согласующийся с хищнической культурой, чем с получившим свое недавнее развитие образом жизни общества, последовательнее и органичнее связанным с производством. Она в значительной мере является выражением привычного архаического представления о личном статусе — об отношении подчинения и господства — и поэтому вполне вписывается в схему производственной жизни хищнического и квазимиролюбивого общества, но не укладывается в сегодняшнюю систему производственной жизни. Ясно также, что в современных общностях благочестие наиболее крепко удерживает свои позиции среди тех классов, повседневная жизнь которых удалена от производственно-технологических процессов и которые в других отношениях тоже являются наиболее консервативными; в то время как люди, которые находятся в привычном и непосредственном контакте с современными производственными процессами и у которых образ мысли подвержен сильному воздействию технологических потребностей, отходят от анимистического истолкования явлений и того уважения к личностям, на котором строится соблюдение обрядов благочестия. Ясен также и тот имеющий особенное отношение к настоящему обсуждению факт, что в современных общностях благочестивые обычаи до известной степени все более укореняются и развиваются среди тех классов, у которых в явном избытке и богатство, и досуг. В этом отношении, как и в других, институт праздного класса содействует сохранению и даже восстановлению того архаического типа человеческого характера и тех элементов архаической культуры, которые устраняются в процессе промышленного развития общества на более поздних стадиях.

С течением времени антропоморфический культ с его кодексом соблюдения обрядов благочестия, находясь под давлением экономических потребностей и в результате разрушения системы статуса, сам испытывает постепенный и все больший распад. По мере того как происходит этот распад, с благочестивой позицией начинают смешиваться, ассоциируясь с ней, некоторые другие мотивы и побуждения, не всегда имеющие антропоморфическую природу и не обязательно объясняющиеся привычкой к личному подчинению. Не все из этих дополнительных побуждений, привносимых в религиозные обычаи современной жизнью, всецело согласуются с благочестивой позицией или с антропоморфическим пониманием последовательности событий. Поскольку происхождение этих побуждений неодинаково, их влияние на систему религиозной жизни также происходит в различных направлениях. Во многих отношениях они идут в разрез с лежащей в их основе нормой подчинения или подставной жизни, нормой, к которой как к реальному основанию нужно сводить весь кодекс соблюдения обрядов благочестия, а также институты церкви и духовенства. Вследствие наличия чуждых мотивов постепенно разрушается режим статуса в обществе и производстве и канон личного подчинения теряет ту опору, которую он находил в нерушимой традиции. В занятую этим каноном сферу деятельности вторгаются чуждые ему привычки и тенденции, и вскоре система церкви и духовенства частично обращается на другие цели, противоречащие в известной мере назначению системы благочестия, какой она была во времена наиболее сильного и характерного развития священства.