Ставцев вознамерился заняться делом, расспрашивал о Дубровине встречных, вмешивался в разговоры о нем. Проворов, переглядываясь с Курбатовым, только головой покачивал, с трудом в иные минуты пряча усмешку. И однажды нашелся словоохотливый старичок.

— Как же, как же, — поспешил он ответить на вопрос Ставцева о Дубровине. — Известен… Пермский дворянин… С молодых лет увлекся цареубийством. На каторге сидел, по ссылкам его гоняли. А потом, по слухам, в Швейцарии отсиживался. Близкий Ленину человек… На Севере, прославился, теперь на Урал прислали порядки наводить.

И непонятно было: осуждает старичок или восхищается.

— В нашем городке, — продолжал он, — на сутки остановился. Председателя городской власти, самого здесь главного большевика, без суда и следствия к утру расстреляли.

— За что же большевика? — спросил Проворов.

— Бойкий был большевичек… Подарки очень любил. За подарки любому купцу документы выправлял. Взятки, точнее выражаясь…

Старичок помолчал, пошамкал губами.

— Анархистов тоже не жалует и разные там банды. Разоружает. Будет к весне литься кровушка. Он не пропустит сюда адмирала.

Ехали долго.

Перед последней остановкой надо было бы сойти, пешком идти в обход города. Ставцев заупрямился. Отказывались ему служить ноги в пешем пути. И натолкнулись…

С двух сторон в вагон протиснулись люди в кожаных куртках. Раздались требовательные голоса:

— Документы! Проверка документов!

Проворов присел на пол, словно собираясь скользнуть под скамейку. Ставцев покосился на Курбатова. Курбатов с деланным равнодушием отвернулся к окну.

Раздвигая пассажиров, по вагону двигались люди в кожаных черных куртках. Кто-то уже пустил по вагону:

— Чекисты…

Ставцев втиснулся в спинку сиденья.

Чекист с вислыми черными усами строго говорил в соседнем купе:

— У кого нет документов, граждане, предупреждаю! Дальше без документов не пустим.

В вагоне притихли, даже шепотом не осмеливались переговариваться.

Уже двоих вывели в тамбур для дальнейшего выяснения личности.

Проворов встал и вышел к проходу.

Чекист остановился перед ним.

Проворов протянул какую-то бумажку.

— Это не документ! — сказал чекист.

Проворов полез в карманы, долго в них рылся. К чекисту с вислыми усами подошли его напарники.

Проворов вдруг нырнул между ними и кинулся к выходу. Но где там! Его перехватили, он вырвался из рук. На него бросились чекисты. Он отбивался, кричал, и вдруг у него из кармана выпал наган.

— О, голубчик! — воскликнул чекист. — А ты, оказывается, ястребок!

Его поволокли из вагона.

Курбатов оглянулся на Ставцева. Мертвая бледность облила его лицо.

В тамбуре Проворов вдруг тихо сказал чекисту:

— А документы у меня, браток, в порядке!

— Тебе волк браток! — ответил усатый. — Мы сейчас разберемся, станция недалеко…

Где-то вдалеке сотрясала землю канонада. В застывшем и безветренном лесу тишина. Разноголосисто стучал дятел.

Ставцев снял шапку и широко, неторопливо перекрестился.

— Вышли! — объявил он торжественно.

Порылся в кармане, достал тряпичный сверточек. Развернул. Пенсне с золотыми дужками.

— Вот и я теперь все вижу. Свет белый вижу, а то все в тумане плавало, а пенсне надеть нельзя. Признак классового врага! Вышли… Вышли! Ушли, князь, из вражьего стана!