Тот сидел в таверне и разминался ромом перед выходом. Ровненькая обстриженная борода, спускающиеся по ней густые усы, бакенбарды тщательно сбриты. Белый, с кружевами по краям, отложной воротник с острыми концами спускался до середины груди. Широкополая шляпа, которую никогда не снимали, кроме как во время приветствия. Стол заставлен кувшинами с пивом и бутылками с ромом, остатками еды. За столом две сирайки и простоволосая голландка, что выдавало в ней жрицу любви – таверна одновременно выполняла и функции публичного дома. Так было во всех портах, таким способом хозяева заведений тянули из карманов моряков денежку. Лоцман был довольно сильно пьян, впрочем, как и его подружки. Хозяин трактира вытряс из него еще несколько монет, девицы ухватились за полы его камзола и тоже требовали свое. Прихватив недопитую бутылку, он вышел из трактира в нашем сопровождении. Вслед за нами выскочила фигурка в неброском сером платье с чепчиком на голове.

– Вещи твои где? – чуть встряхнув пьяненького, спросил его дядька Саша. Увидев, что мужичка трясут, к нам подскочила девица-голландка и быстро-быстро заговорила. Она уговаривала не бить отца, оставить его живым.

– Да не убиваем мы его. А ты кто такая?

– Я его дочь, меня зовут Анхель. Мать послала вытащить его из трактира, чтобы весь акцепт не пропил. А он уже пьян был сильно и меня не слушал.

– Где его вещи?

– Дома.

– А дом где?

– Там! – девушка махнула рукой куда-то вдоль квартала.

– Пошли!

Они пошли вперед, мы с командиром двинулись за ними. До отхода еще двое суток, поэтому никаких претензий лоцману не предъявить. Впереди, часто оглядываясь, семенила девчушка, за ней, тяжело переставляя ноги и громко бухая высокими сапогами, шел ее непутевый отец, которого придерживал под руку дядька Саша. Таким порядком и добрались до каменного дома, покрытого красной черепицей. Отсюда до причала было метров двести, почти на берегу. Высокая женщина с младенцем на руках надавала подзатыльников и пощечин и лоцману, и девице. Затем вошла в дом и вынесла кожаный саквояж своему мужу, ловко вытащила у него мешочек с оставшимися гульденами, пока он отдыхал на каменных ступеньках, ведущих в дом. Сгоняла девицу еще куда-то, и та принесла что-то в кувшине и четыре глиняные кружки. Пыталась дать нам опохмелиться, но мы отклонили угощение.

На голову лоцмана жена вылила кувшин воды, вытерла того полотенцем и заставила выпить какую-то жидкость из кружки. Девица вынесла из дома три стеклянных бокала с вином и делала книксены, предлагая выпить, пока папу приводят в порядок. Дом был ухоженный, и посуда украшена. Лоцманы зарабатывали неплохо, вот и прощали им жены загулы.

Мужичок малость очухался, взгляд стал более осмысленным, трезвел он быстро. Затем что-то пробурчал жене, та принесла из дома еще какую-то папку из буйволовой кожи. Все это имущество лоцман передал дочери, и процессия потянулась на причал, но к нам присоединилась и жена лоцмана с ребенком. Мы с Павлом Андреевичем, посмеиваясь, вначале наблюдали за сборами, а потом пошли за ними, держась на некотором удалении. Впрочем, перешагивал через борт катера лоцман уже трезвым. Его мадам что-то тараторила ему вслед. Так и осталась стоять на причале с двумя детьми. По трапу лоцманюга шел ровно, его поместили в каюту сразу за штурманской рубкой и приставили вахтенного у двери.