Я плачу.
И уже ни на что не рассчитываю. Ни на что не надеюсь.
Виктор опять поднимается выше, прижимается к губам…
И останавливается.
Неожиданно.
Немного отстраняется. И смотрит на меня. Внимательно. Я знаю, что он видит. Закрытые глаза, мокрые от слез щеки. Красные пятна на коже. Не от стыда. От безысходности.
— Снегурка… Ты чего?
Он все еще держит меня, все еще прижимается, его ладонь все еще, на автомате, гладит мой зад. Но удивление, нереальное удивление, которое слышится в голосе, заставляет меня открыть глаза.
И посмотреть на него.
Возбужденного. Тяжело дышащего. Непонимающего.
Сдерживающегося.
Красивого до нереальности какой-то.
Он меня хочет.
И у нас уже все было. Был секс. И не раз.
Сашка, чего ты кобенишься? Чего ты строишь из себя?
Как объяснить?
Так, чтоб понял?
Если сама толком не понимаешь. А лишь чувствуешь унизительность происходящего. Неправильность.
— Яааа… Ты же обещал…
Это все, что выходит сказать. Глупо. Да. Бестолково. Но как объяснить?
Что, если сейчас сделает со мной все, чего ему хочется, то… То я, наверно… Нет. Наверняка. Уйду отсюда. И завтра ждать не стану. Потому что в любой, даже самой тупой ситуации нужно оставаться собой. Нельзя себе изменять. Нельзя менять то, что в тебе есть живого, ни на что. Даже на сытость и благополучие. Если он… Продолжит, то я превращусь в обычную проститутку. Буду менять свое тело на деньги и безопасность. И не смогу ему больше отказать. Никогда. Потеряю последнее, что во мне осталось моего.
В нашу прошлую ночь, когда я ответила на его жажду, на его ласки, был стресс. Но, кроме этого — равные условия. Мы с ним были равны. Изначально. Пусть я залезла к нему в дом, пусть находилась в опасности, пусть от него зависела моя свобода… Но это был договор между равными. Отношения между равными. Я была свободна. Внутренне.
А сейчас… Все по-другому. И вот как это объяснить?
— Ты не хочешь?
Он не понимает! Не понимает! Мотаю головой, то ли отрицая, то ли соглашаясь. По-всякому истолковать можно.
Когда его рука с моей задницы перемещается прямиком в трусы, я только вздрагиваю обреченно. Он понял неправильно!
Пальцы, опытные, жесткие, трогают промежность, раздвигают. Скользят.
— Ты мокрая. Ты хочешь, — хрипит он и опять тянется к губам.
Я отворачиваюсь, упрямо сжавшись. Да, дрожу, да реагирую.
Но мое тело — не я.
Не вся я.
— Какого хера, Снегурка?
Он останавливается, смотрит, уже зло, напряженно.
— Ты обещал.
Других слов все равно не рождается. А потому будем использовать те, что есть.
Пауза. Наверно, для меня. На возможность отыграть.
Не пользуюсь. Смотрю в мимо.
Потом пальцы с хлюпом выходят из моего тела.
Дергаюсь в сторону.
Прибивает другой рукой дверь рядом с лицом, поднимает за подбородок.
— Пожалеешь. Нам было бы хорошо.
А в глазах… «Передумай, Снегурка, последний шанс тебе».
Отворачиваюсь.
— Ты обещал.
Долгий выдох, от которого шевелятся волосы на макушке. Убирает руку.
Тут же соскальзываю с колена на пол и резко в сторону. Разворачиваюсь, сжимаю разодранный ворот платья.
А в комнате уже никого. Только дверь закрытая.
Смотрю целых две секунды на нее, затем кидаюсь защелкивать замок.