— Что это значит? — поинтересовалась она. — Что это за звезды?

— Разве ты не слышала вчерашнее сообщение по радио? — удивилась фрау Юнгер. — С сегодняшнего дня немецким евреям запрещено появляться на улицах без звезды Давида на одежде.

— Но для чего это нужно?

Ее собеседница пожала плечами:

— Почем мне знать? Я не разбираюсь в этих новых правилах. Их так много! Моего бедного мужа чуть не арестовали, когда он подстрелил дикую утку. Подумать только — старого человека могут посадить в тюрьму за то, что он хочет есть. Видимо, Гиммлер неравнодушен к диким уткам.

Кристина представила, как Исаак и его родные стоят в очереди за хлебом на другом конце города с желтыми звездами на одежде. Она окинула взглядом длинную очередь — со спины все люди выглядели одинаково.

— Не знала, что Кляйны и Ляйберманы евреи, — проговорила она.

— Ну, теперь-то уже поздно, — фрау Юнгер покачала головой.

— Что поздно?

— Они не могут уехать за границу. Гитлера не поймешь: то призывает избавиться от евреев, то не разрешает им уезжать.

Кристина вспомнила письмо от тети Исаака из Польши, и внутри у нее все похолодело. Сначала звезды — потом гетто. Неужели и немецким евреям Гитлер уготовил ту же судьбу? Им уже запрещено иметь дело с арийскими торговцами, лавочниками, мясниками, врачами, башмачниками и цирюльниками. Дошло до того, что их обязали сдать машинки для стрижки волос, ножницы, расчески. Евреям полагалась пониженная норма продовольствия, при этом делать запасы еды им не дозволялось. Гитлер вознамерился уморить их голодом. А теперь отверженные не имели права даже на побег.

Первым побуждением Кристины было бросить очередь и помчаться к особняку Бауэрманов, разведать, живут ли они еще в своем доме, узнать, не убедил ли отец Исаака жену покинуть страну. Но надо было принести хлеб своей семье — последние две недели булочная и продуктовый магазин не работали. Однако, несмотря на то, что ее удерживало важное поручение, Кристина все равно чувствовала себя трусихой: с тех пор как она столкнулась в кафе с эсэсовцами, она не ходила на другой конец города. Должно быть, Бауэрманы уехали, успокаивала она себя. Дело обернулось таким безумием, что Нина в конце концов вняла увещеваниям мужа. При этой мысли узел леденящего страха у нее в животе развязался и змеей пополз в грудь, обернулся вокруг сердца и сжал душу холодными тисками пульсирующей боли.

Через несколько дней пришло письмо от отца. На этот раз мутти прочитала его всем на кухне за завтраком.