…деревянный одноэтажный домик с садиком всё же купил, ещё в двадцатых годах. – Домик доктора Калмыкова разрушен ташкентским землетрясением 1966 г.

…как с фотоэкспонометром… – В фотоаппаратах того времени нужно было вручную устанавливать диафрагму объектива, то есть диаметр отверстия, через которое свет проникает в камеру, и выдержку, то есть время, на которое открывается затвор камеры, пропуская свет для воздействия на плёнку. Экспонометр, измеряя освещённость объекта съёмки, определял выдержку для выбранной диафрагмы с учётом чувствительности плёнки.

…Олег увидел Шулубина. – У Шулубина нет цельных прототипов. В его биографию частично перенесены мытарства ярославского учителя-пенсионера Николая Яковлевича Семёнова. Отвечая ему, А. С. признался: «Пронзили Вы сердце мне своим жизнеописанием…»[198] Западная критика, которая жадно хотела, чтобы А. С. оказался социалистом во спасение социалистической идеи, пыталась разглядеть в Шулубине автора. Но писатель решительно высказался и против уподобления его себе, и против самого социализма: «Шулубин, который всю жизнь отступал, и гнул спину, и сотрудничал с режимом, выражает как последнюю надежду, что, может быть, существует нравственный социализм. И это место критика отметила как: вот, Солженицын выражает социалистическое мировоззрение. Но Шулубин совершенно противоположен автору и не выражает ни с какой стороны автора. Костоглотов, который гораздо ближе к автору, на это пожимает плечами и говорит: “Ну, у нас в лагере по-разному говорили”. Интересно, что советская критика, Союза советских писателей, это место с другой стороны критиковала: как я смел придумать какой-то глупый “нравственный социализм”, которого быть на земле, нравственного социализма, – не может! И они были правы. Потому что нравственные принципы имманентно не содержатся в социализме, а даже противоположны ему»[199].

О замысле главы с Шулубиным и Костоглотовым и её специфическом истолковании на Западе А. С. писал: «…многолетняя западная поддержка меня во многом зависела от одной главы в “Раковом корпусе”, разговора Шулубина и Костоглотова о социализме. Я написал её чисто экспериментально, пытаясь представить одну из возможных точек зрения, или что может поддерживать такого опустошённого человека, как Шулубин. А на Западе эту главу прочли (художественно – совсем неоправданно) как мой собственный манифест в защиту “нравственного социализма”, про чли – потому что хотели прочесть, потому что им надо было видеть во мне сторонника социализма, так заворожены социализмом – только бы кто помахал им той цацкой. Я – не понимал этого тогда совсем, а если б и понимал, то ни для какой тактики не стал бы изгибаться, погнушался бы, никогда я и слова похвалы социализму не сказал, – а вот, истолковали главу. И как сторонника социализма меня и защищали столь дружно, столь едино, до всех левых включительно»[200].

В декабре 1967 г., поселившись в зимней избе в Солотче, чтобы без помех сосредоточиться на работе над «Августом Четырнадцатого», А. С. записал в «Дневнике Р-17»: