Я увидел искру жадности в его глазах, такой момент бычьей хитрости. Как только я помогу ему, у меня не будет возможности навязать ему какие-либо условия, поэтому ему ничего не стоило меня кинуть. Я изо всех сил старался удержать невинное выражение. Думаю, мои раны и моя борода мне в этом помогли.

— Спасибо, Кортазар, — сказал он, и вытащил терминал из комбинезона.

Я осторожно, заставляя себя не выхватить, взял его у него. Под кончиками моих пальцев как розы расцветали файлы, измерения, изображения и аналитические выкладки открывались одни за другими, вызывая ассоциации с погружением в океан данных. Его поверхность, которую я бегло зацепил раньше, держала над бездной, и я с радостью погрузился в неё. Некоторые из структур высшего порядка обладали органическими корнями: липидные бислои, протонные насосы, что-то, что когда-то могло быть рибосомой, а теперь изменилось почти до неузнаваемости. Это, как я полагал, и ввело Брауна в заблуждение.

Он предположил, что клеточная мембрана будет действовать как клеточная мембрана, вместо того, чтобы рассмотреть, что из себя представляют клеточные мембраны и как они могут быть использованы для какой-либо ещё цели, кроме просто создания границы между вещами. Они также без труда могут обеспечить магистраль для молекул, уязвимых к частично заряженным молекулам воды. Или любому другому полярному растворителю. Как оптическая иллюзия с лицами и вазами, бислои могут определяться либо разделяющими их объёмами, либо сетью созданных ими связей. И всё это было лишь массивным, макромасштабным выражением информации в исходных частицах.

Я листал страницы, уходя всё дальше в моё мысленное плавание через моря выводов и предположений. Время не собиралось останавливаться, даже став столь мало значимым. Я не вспоминал о том, что Браун сидит рядом, пока он не тронул меня за плечо.

— Это… интересно. Посмотрим, что я смогу найти.

— Но мы ведь понимаем, — сказал он. — Что веду я.

— Ну конечно, — сказал я. Как будто я мог забыть.

Сидение с данными и откапывание того, что я мог вспомнить о раннем эксперименте заняло больше времени, чем мне хотелось бы. Время съело часть моих воспоминаний, а ещё некоторые, похоже, подменило. Хотя основное ядро никуда не делось. Как и чувство изумления, столь глубокое, что время от времени оно заставляло мои лёгкие сдуваться до отказа. Но, хоть и медленно, я нащупал закономерность. Центр всего. То, о чём мыслил как о Королеве Пчёл. В то время как великое множество из структур, которые я рассматривал, были за пределами моего понимания — думаю, за пределами понимания любого человека — были и другие, в которых какой-то смысл был. Решётки, которые имитировали бета-покрытия и расширялись на них. Сложные системы управления и сопоставления образцов, в которых всё ещё можно было распознать ткани мозга, двухступенчатые насосы, собранные на основе сердец. А в центре — частица, к которой не вело ничего. Частица, требующая себе и отдающая огромное количество энергии.

Когда я понял, что физические размеры структурных частиц — макроскопические, понимание хлынуло сквозь меня, словно поток. Я видел стабилизирующую сеть, которая может привести субквантовые эффекты до классического масштаба. Устройство связи, игнорирующее скорость света благодаря сминанию пространства, или, может, стабильной червоточине. Если я плакал, то плакал тихо. Никто не мог знать, что я нашёл. И в особенности Браун.