Сам Браун изменился, но не так, как могли бы остальные. Он, хоть и пользовался возможностями, предоставленными ему его новым статусом, но делал это рационально. Он не стал держать себя более величественно, не подпустил глубины в тембр своего голоса. Он не корчил из себя высшую инстанцию и не грелся в лучах нового внимания, направленного на него. Человечество — штука социальная, а самовосприятие людей строится на версиях самих себя, которые мы видим и слышим отражёнными от других; то, что это не имело отношения к исследовательской группе — к Кумбсу, Брауну, Куинтане или ко мне — было, в конце концов, лишним тому подтверждением. Вместо этого он балансировал между его новой силой и рисками, которые она несла в себе. Он вступил в неофициальный альянс с Фонг, держась недалеко от неё и её людей, так что если бы Куинтана или я попытались забрать терминал силой, нашлись бы ещё люди, которые смогли бы послужить препятствием к такой попытке выделиться.

Ван Арк в ответ стал есть и спать ближе к Куинтане, Альберто и ко мне. Он не любил Брауна и относился к его возвышению как к оскорблению. Комната распадалась на части, как клетка, готовая к делению. Браун и его марсианский терминал формировали один локус. Куинтана и я — другой.

Мы планировали нашу кражу тихо. Когда Браун сидел, скрючившись над терминалом, он не мог следить за нашими разговорами, но мы с Куинтаной всё равно были настороже. Я сел на корточки сбоку от его амортизатора, в то время как он лежал на нём, отвернувшись от меня. Металл и керамика были слишком жёсткой спинкой, и моя спина болела, прижимаясь к ним. Пока мы разговаривали, я пытался не двигать губами. Фонг, я был уверен, видела нас, но ничего не предпринимала. Или, может, она нас и не видела. Страх не давал мне осмотреться, чтобы выяснить.

— Он должен уснуть, — сказал Куинтана.

— А ещё он должен проснуться, — сказал я, вспоминая совет Альберто.

Куинтана пошевелился на амортизаторе, и подвесы зашипели, когда ковш амортизатора поменял положение. На другом конце комнаты сидел неподалёку от отеля Браун. Терминал светился, отбрасывая тонкие тени на его щёки и впадины вокруг глаз. Имея правильное оборудование, я мог бы смоделировать его лицо, его отражательную способность и восстановить изображение, на которое он смотрел. Я понял, что Куинтана что-то говорит, а я не услышал, что он сказал. Когда я попросил его повторить, он вздохнул со звуком, очень похожим на шипение подвесов.

— Как только я заберу его, ты его спрячешь, — сказал он. — Они будут задавать вопросы мне. Искать там, куда я пойду. А потом им придётся дать ему ещё одну копию. Как только это случится, мы будем в безопасности. Им уже будет всё равно. Ты сможешь достать его и отдать мне. Тебе даже не придется попадать в неприятности.

— Разве они не накажут нас?

— Он получит копию. С чего бы кому-то волноваться насчёт оригинала?

Я подозревал, что в этом анализе есть кое-какие дыры, но возражать не стал из опасения, что нетерпение Куинтаны вырастет настолько, что заставит его отказаться от плана. Вместо этого я решил спросить Альберто, как он считает, потеряет ли украденный терминал своё значение, как только сюда будет доставлена копия, но поскольку всё рассыпалось, мне не представилось такой возможности. Наварро, одна из руководителей из охраны Фонг, направилась к нам. Я кашлянул, сигналя Куинтане, и он сменил тему разговора на рассуждения на тему пищевой ценности астерской еды по сравнению с пищей, что была у нас до комнаты и возможного влияния на здоровье, которое могло на него оказать наше систематическое недоедание. Наварро села на соседний амортизатор, глядя как охранники в окне глядят на нас. Она ничего не говорила. Это ей не требовалось. Смысл послания — за вами наблюдают — был ясен.