Стоны людей. Звон клинков. Священники, призывающие своего Бога истребить нас. Мерсийский копейщик у меня за спиной просунул древко мимо моего щита. Я слышал голос Этельхельма с ноткой паники, призывающий своих воинов закрыть ворота. Когда он закричал, я поднял голову и на миг встретился с ним взглядом.

— Заприте ворота! — пронзительно верещал олдермен.

Секира ударила по моему щиту. Я стряхнул лезвие, а мерсиец ткнул копьем. Я выбросил вперед Вздох Змея, почувствовал, что он уперся в дерево, и кольнул снова, но тут Румвальд зажал мой локоть, навалившись на меня. Он заскулил, потом уронил щит и упал. Копейщик у меня за спиной попытался занять его место, но Румвальд отчаянно бился, крича в агонии, и мешал ему. Уэссекское копье пронзило кольчугу Румвальда, потом милосердная секира обрушилась на шлем, проломив ему череп. Копейщик попытался достать западного сакса, но тот перехватил ясеневое древко и тянул его на себя, пока Вздох Змея не уткнулся ему в подмышку.

— Бейте их! — визжал Эльфверд. — Бейте их! Убивайте! Убейте их всех!

— Вы должны закрыть ворота! — ревел Этельхельм.

— Бог с нами! — Отец Ода охрип.

Кто-то в нашем заднем ряду кричал, подбадривая нас. Раненые стонали, умирающие вопили, присущий бою запах крови и дерьма бил мне в ноздри.

— Сдерживайте их! — орал я.

Наконечник копья или сакс достал мое левое бедро. Финан нанес укол. Копейщик из второго ряда перешагнул через тело Румвальда, и его щит сомкнулся с моим. Он продержался достаточно долго, чтобы один раз ударить копьем, потом секира опустилась ему на плечо, оставив глубокую рану, и воин повалился рядом со своим командиром. Секирщик, светловолосый детина с забрызганной кровью бородой, замахнулся на меня. Я вскинул щит, встречая удар, доска треснула в том месте, куда он пришелся. Я резко опустил щит и нацелил Вздох Змея ему в глаза. Воин отпрянул. Другой воин занял место умирающего мерсийца и ударил укороченным копьем, вогнав острие секирщику в пах. Секира вывалилась у того из рук, он взвыл и, подобно Ваормунду, осел на колени. Между «стенами» валялись убитые и умирающие, и врагам приходилось перебираться через тела, в попытке мечами и копьями проложить себе путь к воротам. Барабаны продолжали бить, щиты трещали, западные саксы теснили нас, давя числом.

Потом позади меня послышались рев, крики, топот копыт; кто-то толкнул меня в спину, заставив опуститься на колени. Обернувшись, я увидел всадника, орудующего поверх моей головы длинным копьем. Следом появились и другие: всадники прибывали. Кличи мерсийцев звучали все громче. Я с трудом поднялся. Финан отбросил сакс и достал Похитителя Душ, потому что западных саксов оттеснили, дав нам место для длинных клинков.

— Круши их! — воззвал другой голос, и взгляд мой выхватил на миг Этельстана.

В блестящем шлеме из отполированной стали, окованном золотом, он врубался на скакуне в ряды уэссексцев. Пришел король-воин, славный в золоте, безжалостный в стали, длинным мечом поражая врагов. Его воины гнали коней вслед за ним, орудуя копьями, противник дрогнул.

Строй западных саксов просто рассыпался. Длинные копья мерсийских всадников доставали далеко, хотя в другой битве это имело бы мало значения. Лошадей легко ранить, а испуганная лошадь становится бесполезной для всадника. Но в тот день, у Ворот Убогих, конница мчалась яростным потоком, и вел ее король, рвущийся в бой. Грудь его жеребца была в крови, но конь скакал, вставал на дыбы, молотил тяжелыми копытами. Этельстан гнал воинов вперед, размахивая обагренным мечом, и наша «стена щитов», спасенная от гибели, воспрянула духом. Строй, такой короткий и уязвимый, устремился следом. Бритвульф вернулся и примкнул к атаке, призывая своих воинов следовать за ним. Потом конники Этельстана раскололи вражескую «стену щитов», и западные саксы рассеялись в панике.