Вот и как тут хорошему настроению быть. Ну, ни одной доброй новости. Ни одной. Сидел кавалер руки опускались, ни к чему желания нет. И тут из нужника пришёл отец Иона. Шёл тяжело. Вздыхал тяжко и говорил ему:

— Вы, сын мой, ступайте, дознание закончите сами, а мы отлежимся денёк, да бумаги почитаем по делу, которые нам писари вчера принесли. Всё вроде как уже прояснилось, вы только показания со всех баб, что навет удумали, возьмите. Все должны сказать, что признают вину или пусть хоть одна из них скажет, но чтобы она и на других показала. И писарь, что навет писал, пусть тоже скажет. А завтра уже с делом и покончим. А сегодня мне отлежаться надобно. Невмоготу мне.

«Да, уж конечно, невмоготу будет, если жрать так-то», — думал Волков и обещал:

— Всё, что нужно, я сделаю, святой отец.

— На то и благословляю вас, сын мой, — заканчивал отец Иона.

Но раз уж день начался плохо, чего уж удивляться тому, что он и продолжается плохо.

Едва он слез с коня, у склада его встретил хмурый Брюнхвальд.

— И где вы были, Карл? — спросил кавалер. — Похвастайтесь.

— Там вас ждут люди, — не здороваясь, начал ротмистр, — местные, злые.

— Чего хотят? — без тени волнения спросил кавалер.

— Одну из баб, что вчера вечером велено было в тюрьму отвести, перед тем как отвести, взяли силой. Прямо здесь.

— Магду Липке? — Волков стал ещё мрачнее.

Брюнхвалд кивнул.

— Сыч?

Брюнхвальд опять кивнул и добавил:

— И мои два олуха, из тех, что ему помогали.

— Господи, — Волков остановился, стал тереть глаза руками, — да что ж это такое. Досады одна за другой, одна за другой идут. И края им не видать, — он вздохнул. — Люди эти из богатых?

— Да, и при оружии они.

— При оружии? — Волков удивился.

— С мечами и кинжалами. Девять человек.

— Посылайте в трактир за людьми.

— Уже послал.

— Ну, что ж, пойдемте, поглядим на этих бюргеров-вояк.

Провинциальные богачи из мелких городков, одежда дорогая, но не такая как носят в Ланне, теперь Волков уже видел разницу. У одного из пришедших тяжёлая серебряная цепь, он самый старший, остальные глядят с вызовом, особенно четверо самых молодых.

Волков не спесив, поклонился им первый и низко:

— Вы ко мне, честные люди?

Они тоже кланялись, но коротко, без особого почтения.

— К вам, — отвечал тот, что был с цепью, — я Липке, меня здесь все знают, голова гильдии кузнецов, скобянщиков и медников, я требую справедливости! Мою честь поругали ваши люди!

Этот Липке весь кипел, морда красная, не ровен час удар его от злобы хватит, он едва сдерживался. А Волков был напротив, показательно спокоен.

Он прошёл к столу и сел за него по-хозяйски. Гостям же присесть не предложил, чтобы знали кто тут хозяин, а кто проситель.

Брюнхвальд стал рядом. Сыч и два его помощника стояли в стороне. Лица не испуганы, но напряжены, угрюмы. Уже по этим мордам кавалер понял, что эта троица виновна. Такие лица были, обычно, у пойманных дезертиров, которые не боялись ничего, и уже знали, чем всё закончится.

— Кто и как поругал вашу честь? — спокойно спросил кавалер.