Странный все-таки сегодня день. Чувство тревоги разрешилось известием о смерти бабушки. Но все равно что-то мешало вернуться к прежнему спокойствию. Дыхание иногда сбивалось, заставляя слышать сердце. Оно выбивало дерганую чечетку и затихало в груди. Или это волнение перед вечером? Он сказал, что придет? С чего вдруг? Разглядел ее вчера на площадке? Или просто стало скучно?

Настя шевельнулась, пытаясь разогнать непонятную тревогу.

— Ну, как дела?

Хлебные крошки застряли в горле. Настя вскочила, закашлялась, согнувшись. Крепкая ладонь хлопнула по спине. Настя покачнулась.

— Не удержалась до вечера? — кивнул на стол Вовка. Он прошел по комнате, огляделся, словно был здесь впервые, присел на краешек Наткиной постели.

— Ничего себе пирожок, — растерянно пробормотала Настя, не зная, куда деть глаза от смущения. — Хочешь кусочек?

Она уже потянулась к столу, но Толмачев остановил ее, перехватив руку, и неожиданно она оказалась в его объятиях.

— Я до вечера подожду, — прошептал он.

Настя вдруг сообразила, что Вовка слишком близко, что она ощущает его запах, что чувствует, как сквозь тонкую футболку ходят мышцы его плеча.

— Какая ты… — Вовка склонился к Насте, так что она не удержала равновесие и свалилась на кровать. — Необычная, — добавил он, нависая. — Есть в тебе что-то… — он коснулся ее волос, провел пальцем по щеке, — особенное.

— Ты мне тоже нравишься, — прошептала Настя.

Они бы поцеловались. Настя успела представить на своих губах его поцелуй, в предвкушении этого у нее закружилась голова. Но ничего не произошло. Вовка резко выпрямился, как-то странно повел головой в сторону двери.

— До вечера! — крикнул он, выпрыгивая в окно. Привычно зашуршали кусты. А ведь сам запрещал такую манеру выходить из корпуса. Зачем нарушает свои же правила?

Настя вся превратилась в одно огромное сердце. Оно стучало в висках, в кончиках пальцев, в животе, в глазах. И еще почему-то все вокруг наполнялось топотом. Но потом этот грохот сконцентрировался, став обыкновенными шагами.

— Зачем он приходил? — Женька застыл на пороге. Пальцы, сжимающие гриф гитары, побелели.

— Тебя не спросили, — прошептала Настя, поправляя на себе сарафан. Кровать была сбита, но не настолько, чтобы кто-то сделал из этого неправильные выводы.

— Как скажешь! — слова уже долетели до Насти из коридора — Ермишкин ушел.

Вот что ревность с людьми делает. Будит повышенную фантазию. Ничего не произошло, а Женька уже готов за шпагой бежать и требовать сатисфакции. Рыцарь печального образа нашелся! Настя обнялась с подушкой и снова завалилась на кровать. Сердце напомнило о себе глухими ударами. Вообще-то у нее сегодня горе, поэтому можно всех попросить оставить ее в покое. Не каждый день бабушки умирают.

И, как по команде, в памяти начали всплывать, казалось, давно забытые воспоминания. Деревня. Лето. Прогретый солнцем дом. Пахнет старым деревом и молоком. За окном надрываются кузнечики. Шуршат занавески.

— Вот, наследница моя, — ласково говорит бабушка и гладит Настю по голове, сухая мягкая рука пожимает ее пальцы.

А небо странно-голубое, до рези в глазах. В звенящей высоте носятся стрижи. Кажется, что именно из-за них и начинается дождь — они пронзают белоснежные облака, те портятся, темнеют и превращаются в тучи.