Наконец зверь устал рваться. Он только тихонько охал и сопел, поглядывая бегающими глазами на своих мучителей.

Когда зверь затих, Ойху приказал выдернуть горизонтальные бревна клетки, и медведя вывели вон. Снова загремели бубны, певцы запели песни, и под их оглушительные звуки медведя повели с растянутыми в обе стороны передними лапами.

Перед ним, махая руками, танцевала и кружилась «невеста». Сзади и по сторонам шли остальные зрители и участники церемонии. Сам Ойху, опираясь на палку, горделиво шел впереди всех.

Шествие продолжалось недолго. Оно направлялось к тому месту, где невдалеке от идолов стояли две сосны с обуглившейся корой и осыпавшейся хвоей. Эти сосны служили как бы воротами, через которые надо было проходить, чтобы проникнуть в святилище. За ними виднелась гладкая гранитная поверхность Мыса.

Зверя поставили между соснами и старательно привязали ремнями к стволам. Когда узлы были крепко завязаны, все отошли в сторону.

Медведь стоял с распростертыми лапами посреди хоровода и кротко поглядывал на продолжавшую жеманничать перед ним «невесту».

Ойху подошел к медведю и сунул ему в нос рыбу, которую взял из корзинки Йолду.

Медведь только отвернулся, и рыба шлепнулась наземь.

Ойху низко поклонился ему, стал на колени и прикоснулся лбом к примятой траве.

— Кланяемся тебе, лесной гость! — сказал он, поднявшись и глядя зверю в глаза. — Не гневайся, что мало угостили. Не гневайся, что плохую дали невесту. Лучше не было, — сказал он, придвигаясь ближе к морде медведя.

Медведь со страхом попятился, стараясь отвести глаза от этого пронизывающего взора.

— Ну, пойте теперь последний раз, — сказал Ойху, обернувшись к стоящему кругом хороводу.

Опять началась та же громкая песня, с визгом и хлопаньем в ладоши. «Невеста» опять стала кружиться, обходя вокруг медведя. Сделав три круга, люди остановились. Теперь перед зверем плясала только «невеста», взвизгивая и махая руками.

— Кланяйся жениху, — сказал Ойху.

Девушка поклонилась.

— Ближе подойди! Чего боишься?

Ойху схватил ее сзади за шею и так сильно толкнул, что она ткнулась лицом в мохнатую звериную грудь.

Медведь огрызнулся. Девушка отскочила и с плачем бросилась бежать.

Ойху громко хохотал.

— Ну, пора! — сказал он и поманил мальчика-сына, который держал в руках лук и стрелы.

Колдун стал против медведя, наложил стрелу и, почти не целясь, спустил тетиву.

Медведь зарычал и начал неистово рваться. Каменное острие пробило ему кожу и застряло между ребрами.

Ойху опять засмеялся. Потом обернулся к толпе:

— Ну, кто добьет? Только разом! Кто сразу добьет, тому дам глаза: увидит, чего никто не видал. Лесом пойдет — не заблудится, кого будет искать — найдет даже в темную ночь.

Рыбаки переминались с ноги на ногу и молчали.

— Что, боитесь? — хохотал Ойху.

— Уоми! Уоми! — раздалось несколько голосов с той стороны, где стояла кучка рыбноозерцев.

Уоми вышел вперед; в руках у него не было никакого оружия.

— Возьми! — сказал Ойху, протягивая Уоми свой лук со стрелами.

Уоми покачал головой и вынул из-за пазухи бронзовый кинжал. Нож был заново отточен, и лезвие ярко сверкало, отражая пламя костра.