Борьба с самим собой, при неизменности содержания, становится в другой форме борьбой с внешним противником (Kampf nach außen). Как таковая она есть борьба возможной экзистенции против засилья несамобытия как ничтожества сугубого существования, заявляющего претензии как таковое и с течением времени, подобно неизменно поднимающемуся к поверхности илу, обнаруживает свое ничтожество самой своей устойчивостью, отнюдь не составляющей победы. С этой стороны, это - борьба, движимая ненавистью ничтожного к сущему. Ничтожество старается доказать себя, и - обманываясь и, однако, не получая удовлетворения - находит это подтверждение своих прав в уничтожении явления экзистенции в существовании. Его воля к ничто - как к тому ничтожеству, которое есть оно само - скрывает себя от себя самой. Она обманывает всякое подлинное бытие и оказывается обманутой сама, оттого что достижение собственной устойчивости во времени кажется ей бытием.

- В лишенном экзистенции мировом существовании все решает воля к нивелировке как ничтожество бессамостности (Nichtigkeit der Selbstlosigkeit) и витальная, характерологическая данность единичного существования. Каждый хочет от другого, чтобы он был подобен ему. Только для экзистенции требует разрешения вопрос: могу ли я, поскольку я полагаю, что пребываю в истине, желать, чтобы каждый другой был таким же, как я (kann ich, sofern ich in der Wahrheit zu stehen glaube, wollen, jeder andere solle so sein wie ich)? Вправе ли я считать свою веру, которая есть для меня единственно истинная вера, единой верой вообще и желать привести к этой вере всех других?

Отрицательный ответ следует из самой ситуации экзистенции в существовании. Экзистенция, чтобы быть действительной, должна быть историчной. Только туда, где экзистенциальная пустота, может без сопротивления втекать всякое содержание, но тогда оно может стать здесь только воображаемым тотальным знанием и пониманием, но не бытием. Именно потому что я есмь я сам, я не могу воспринимать другое истинно сущее, которое, если бы сделалось действительным во мне, разрушило бы меня самого. Я хотел бы воспринять его - ибо я хотел бы быть истинным также и в том смысле, чтобы пребывать во всяком бытии, - но я должен быть доволен тем, что оно - это другой. Я люблю то, что есть, и люблю его даже и тогда, когда не могу быть им сам. Я отказываюсь от равенства уровней, замечаю безусловно превосходящее меня, как и слабейшее, отказываюсь от оценки и борьбы, и все же пребываю в любящей коммуникации, успокоенный тем, что есть другое, чье бытие, даже если оно с необходимостью отталкивает меня от себя, лишь тем более решительно приводит меня ко мне самому.

Существует, однако, психологически-социологическое правило: большинство миросозерцаний и содержаний религиозной веры имеют тенденцию считать себя единственными всеобщезначимыми содержаниями. Они занимаются пропагандой, чтобы принести спасение, как они его понимают, всем людям. Они заключают в себе зачаток нетерпимости, которая заставляет их на всех ступенях фактически доступной им власти пользоваться всеми возможными насильственными средствами для того, чтобы навязывать себя другим. Постольку они, по устремлению своей воли, суть миросозерцания для всех, кафолические истины. Только для философии свободы и соответствующих ей форм религиозной веры действителен вопрос, чего допустимо и возможно осмысленно желать как вынуждаемого силой, а чего нет (was sinnvoll als erzwingbar gewollt werden darf und kann, und was nicht).