– Ага, – поддакнул Леша, – особенно попугай меховой.

– Ну, перистый, какая разница, все равно приятно.

– Даже не вздумай, – он вдруг стал серьезным. – Мало ли какая от них зараза.

«Ладно, – подумала Настя, – пока уступлю, но все равно обязательно сфотографируюсь с обезьяной. И с попугаем тоже».

– Хорошо, но мне самой можно их снять? Я для чего с собой третий день фотоаппарат таскаю?

– Можно, – великодушно разрешил Чистяков. – Их снимать – можно. Только в руки не бери.

Парни поймали Настин взгляд, поняли, что речь идет о них, и тут же подскочили.

– Фото с обезьяной и попугаем вам на память! Не хотите?

– Сколько? – спросила Настя.

– Двести за кадр.

– А если я сама буду снимать своей камерой?

– Тогда сто. Но только животных. Если будете снимать мужа, то сто пятьдесят.

– Нет, только животных, – заверила Настя. – Муж сниматься не будет.

– Муж пойдет пить пиво, – сказал Чистяков, – он не желает присутствовать при этом безумии. Аська, когда закончишь, найдешь меня вон в том заведении.

Настя достала камеру и начала снимать сначала попугая, потом обезьянку, и как-то так получилось – она даже сама не поняла как, – что она уже стояла с обезьянкой в руках, а парень усердно фотографировал ее, щелкая ее же собственной камерой.

– А теперь встаньте так, – командовал он.

– А теперь вытяните руку, – и сажал попугая ей на ладонь.

– Теперь стойте ровно и не бойтесь, – и обезьяна оказывалась у нее на плече, а попугай – на голове.

– А теперь вытяните руки в стороны ладонями вверх…

Настя послушно выполняла все указания парня, она не очень хорошо понимала, что происходит, потому что отвлеклась на ощущение маленькой кожаной теплой ладошки обезьянки у себя в руке. Ладошка была шоколадно-коричневой, с тоненькими пальчиками и такими же коричневыми ноготками, прямо как у человечка, и Настю охватило какое-то непонятное умиление и нежность к этому порабощенному покорному существу, которому, наверное, смертельно надоело перекочевывать из рук в руки и изображать из себя модель и которое так доверчиво прижимается к ее шее мягкой ухоженной шерсткой. «Как странно, – подумала она, – от попугая у меня нет вообще никаких ощущений, кроме его острых когтей, хотя он изумительно красивый, с красной головой, зеленым телом и синим хвостом, а эту невзрачную обезьянку я словно всем своим существом чувствую».

Она опомнилась:

– Достаточно, спасибо. Сколько я вам должна?

Юноши забрали у нее животных и начали щелкать кнопкой просмотра, чтобы посчитать количество кадров.

– Тридцать три кадра по двести рублей… – задумчиво произнес хозяин обезьянки.

– Шесть шестьсот, – тут же посчитала Настя и обомлела.

Ничего себе! Она и ахнуть не успела, как ее развели на такую сумму. Неужели она так увлеклась собственными новыми ощущениями? Идиотка!

– И еще ваших десять кадров, когда вы сами снимали. Еще тысяча.

Лешка точно убьет ее, и будет прав.

Или не прав?

Она отдала деньги и спросила:

– Как зовут ваших зверей?

– Это Геракл, – гордо объявил хозяин обезьянки. – А попугай у нас Тимоха.

Настя сунула кошелек и камеру в сумку и отправилась в бар, где Чистяков, сидя за стойкой, потягивал пиво и болтал с девушкой-официанткой. Едва увидев Настино удрученное лицо, он сразу обо всем догадался.