Минут через двадцать спустилась Ким. Увидев меня, она испугалась, очевидно, она не слышала, как я вошел. Тут я понял, чего она так пересралась, – сразу за ней в гостиную вышел Тони. Он был в костюме и на ходу затягивал галстук.

– Хелло, Рой.

– Тони… – начал было я.

– Тони зашел на чашку чаю, – нервно захныкала Ким.

Ну да, зашел на чай, а ты ему и поебаться завернула.

– Мне на самом деле стало херово, – хмуро повел головой Тони, – это все обивка на новой машине – у меня на нее аллергия. Мутит, и все такое. Пришлось прилечь немного. И тут приходит эта цыпа, – он кивнул на Ким, – и давай меня щекотать.

Врать Тони умеет. При любой возможности он обманывал свою жену много лет. Он готов был трахнуть все, что движется.

– Я просто хотела помочь Тони, поухаживать…– неловко оправдывалась Ким.

Она не умеет врать.

Мы договорились опрокинуть по паре пива и пойти на матч на следующих выходных, предварительно созвонившись, после чего Тони свалил. Сидеть в гостиной и видеть перед собой Ким – это было выше моих сил. Ее тупая башка, похожая на огромную картофелину, ее вопиющий кретинизм были мне отвратительны. Я пошел наверх и, войдя в свою комнату, с удивлением обнаружил, что реву, обливаясь слезами.

И где это видано? Как так можно жить?

Раньше я никогда не плакал, с тех пор как был еще совсем маленьким. Плакать я отучился в детстве, когда Джон и Вет не обращали на слезы никакого внимания или даже лупили, так что плакать не имело смысла, – слезы не имели никакого эмоционального веса. Теперь мне было очень приятно, как будто я излечился. Я сдался, расслабился, и весь этот кошмар вытекал из меня со слезами. Это был не Рой Стрэнг.

Это был не топ-бой. Это был даже не Тупорылый Стрэнг. Я не понимал, кто я такой, мне было плевать.

До суда только однажды рискнул я выйти на улицу, чтобы навестить Элджина. Что заставило меня пойти к нему? – не знаю. Уже давно я перестал думать о нем как о своем брате, едва ли я вообще когда-либо испытывал к нему братские чувства, и мне было неприятно, когда Джон или Вет вспоминали о нем. Для меня он был не более чем существо, которое ходило под себя, пускало слюни и задавало вопросы на никому не известном, тайном языке.

И снова я шел по району, не чувствуя ног. Я видел, как все местные ублюдки, обитатели этой выгребной ямы, уставились на меня. Меня устраивало, когда вокруг все перешептывались и, показывая на меня глазами, говорили: «Кажуалс»; это означало, что со мной лучше не связываться, но теперь от них доносилось: «Насильник», а это было хуже, чем «Тупорылый».

Приехав в ИНТЕРНАТ ДЖОРДЖА ВЕНТУРЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ С ОТКЛОНЕНИЯМИ, я увидел перед собой не то мужчину, не то мальчика, я не понял: это был человек без возраста. Голова его была невиданных размеров. Моя репа, картофелина Ким, даже тыква старика бледнели и казались ничтожными рядом с эдакой башкой. Элджин все так же без конца пускал слюни, даже больше, чем тогда. Я забыл, как он выглядит, забыл выражение его лица, может, я даже никогда и не смотрел на него. Такие дела: прожили в одном доме столько лет, а я так и не посмотрел ему в лицо. То есть я его, конечно, видел, но разглядеть его так и не потрудился. В лице его не осталось ничего человеческого. Элджин просто сидел на стуле и выстукивал по ляжкам монотонный ритм.