— Я не убивал его, — воскликнул я. — Уверяю вас.

— Хорошо, хорошо. Напрасно вы так горячитесь. Мы просто беседуем, и ничего больше.

Тут вмешался Поль.

— Никто не отвечает, — сказал он.

— Так я и думал, — заметил офицер. — Было бы странно, если бы ответили. Вы слышали, мсье Прадье? Никто не отвечает. А это означает, что доктора Плео нет дома, он отсутствует среди ночи. Причем его Ausweis и его продовольственные карточки находятся у вас. Поэтому вам, мсье Прадье, не остается ничего другого, как чистосердечно признаться.

Тут он неожиданно обогнул стол и, схватив меня за отвороты плаща, выкрикнул мне в лицо:

— А ну признавайся, гнусная тварь! Ты за кого нас принимаешь? Говори живее, не то я тебе всю морду разобью. Где доктор? Ты не решаешься сказать, что убил его, а сам дрожишь от страха. Почему, спрашивается? Да потому что ты в самом деле его убил.

Он с такой силой толкнул меня, что стул опрокинулся, и я грохнулся на пол.

— Встать! — приказал он. — Мсье, видите ли, желает изображать из себя патриота. Вот потеха-то. Ну что ж, значит, повеселимся, запри его вместе с судьей. Завтра утром обоих отправим в Клермон-Ферран. Уж там-то они у нас попляшут!

Полицай пинком ноги швырнул меня к стене, а потом ударом кулака отправил в соседнюю комнату. Это помещение было похоже на первое. В углу лежал человек с окровавленным лицом, руки его были связаны за спиной. Когда дверь захлопнулась, я подошел к нему. Смотреть на него было страшно. Меня охватил неописуемый ужас: через несколько часов я сам стану таким же жалким. Один глаз у него совсем заплыл, рот был разодран, и что самое невероятное — тело его, казалось, не могло больше заполнить ставшую слишком просторной одежду, он был похож на огородное пугало, из которого вытряхнули солому. И хотя в голове у меня еще шумело от удара, я опустился возле него на колени и тут только заметил, что он смотрит на меня правым глазом… веко распухло, но взгляд сохранял ясность и твердость, свидетельствуя о несломленной воле. Я ничем не мог ему помочь. У меня не было даже носового платка, чтобы стереть кровь и пот с его лица. Тогда я сел на пол рядом с ним и положил руку ему на плечо. Он слабо застонал. Красные пузырьки лопались у него на губах.

И потянулись нескончаемые минуты. По недосмотру они оставили мне наручные часы. Я следил, как убывает ночь, и вскоре совсем пал духом. Спасения не было: в конце концов, когда они забьют меня до полусмерти, я может быть, не выдержу и отвечу на их вопросы, только что это даст? Что я могу ответить? Что Плео переменил имя и теперь зовется Моруччи? Они засмеют меня. Что мне дали этот пистолет с тем, чтобы я убил Плео, но я им не воспользовался? А две пули, которых недоставало? Это были пробные выстрелы. Довольно, мсье Прадье, хватит дурака валять! Итак, я заранее был обречен на молчание. Сколько бы я ни вопил о правде, они все равно сочтут меня за упрямца и пустят в ход все свое дьявольское умение. Этой ночи, Кристоф, одной этой страшной ночи было бы довольно, чтобы оправдать меня на суде, если таковой бы свершился.