В какой-то момент он ударяет себя по лбу и восклицает: «Вот она, настоящая полька. Вы укрепляете меня в мнении, которое у меня было о вашем народе!»
Мария, потрясенная этим восклицанием, этими его словами, шепчет: «Ах, сир, какое же это мнение?»
Тогда он разражается длинной тирадой: «Он считает поляков вспыльчивыми и легкомысленными. Всё делают спонтанно, ничего по плану. Энтузиазм горячий, шумный, минутный, но и тем не умеют ни управлять, ни сдерживать. И этот портрет – ее портрет. Разве она не помчалась в Блоне, как сумасшедшая, чтобы увидеть, как он проезжает мимо? Она покорила его сердце этим взглядом, таким мягким, этими словами, такими страстными, а потом исчезла. Тщетно он искал ее, а когда нашел, когда она наконец появилась… то была как лед. Но пусть она знает, что, когда он видит невозможность чего-то, стремится к этому с еще большим рвением и добивается своего… Сопротивление, оказываемое ему, оскорбляет его сердце…»
Постепенно он приходит в сильное возбуждение, гнев, не то настоящий, не то наигранный, ударяет ему в голову: «Я хочу! Ты хорошо слышишь это слово? Я хочу заставить тебя, чтобы ты полюбила меня. Я вернул к жизни имя твоей родины, она теперь существует благодаря мне. Я сделаю больше. Но знай, как эти часы, которые я держу в руке и которые разбиваю сейчас на твоих глазах, – имя ее сгинет вместе со всеми твоими надеждами, если ты доведешь меня до крайности, отталкивая мое сердце и отказывая мне в своем».
Она цепенеет от его ярости, теряет сознание. «Глаза его разили меня, цитирует дословно записки своей прабабки граф Орнано. – Мне казалось, что я вижу страшный сон, всей силой воли я хотела очнуться, но хищность его взгляда приковала меня. Я слышала стук его каблуков, бьющих в несчастные часы. Я вжалась в угол дивана… холодный пот струился по мне, я дрожала…»
«…бедная женщина падает на пол… – кончает эту сцену Массой. – А когда приходит в себя, она уже не принадлежит себе. Он рядом с нею и отирает слезы, которые капля за каплей текут из ее глаз».
Вот, значит, как все свершилось: с простого насилия начался один из знаменитейших романов истории! Так во всяком случае изображает дело Валевская. Не Массой же это придумал.
Польские биографы Валевской Гонсёровский и Васылевский тактично умолчали в своих книгах об этом щекотливом эпизоде, зато во Франции к нему обращаются часто. Три года назад по парижскому телевидению и на страницах популярного женского журнала «Мари-Клер» вели на эту тему любопытную дискуссию два известных историка-биографиста Андре Кастелло (автор известных биографических книг по наполеоновской эпохе «Жозефина» и «Бонапарт» и Ален Деко. Привожу наиболее существенные фрагменты этой беседы.
Начинает Андре Кастелло, явно симпатизирующий Валевской. Он определяет Наполеона, как «одного из величайщих людей всех времен», но его поступок с обморочной Марией считает «поведением, достойным скорее солдафона, чем монарха». Ален Деко старается оправдать поведение императора «его недостаточным умением вести себя с женщинами». Далее я привожу дословно: