Это письмо с первого до последнего слова кажется подлинным. Знаменитая метресса князя Юзефа Понятовского предстает в нем как живая. Стало быть, еще одна сенсация, на сей раз культурно-историческая. Будущая фаворитка Наполеона встречается в Италии (а из дальнейшей переписки следует, что встречается часто и сходится довольно близко) с его яростной противницей, изгнанной им из Франции, знаменитой романисткой Анной-Луизой Жерменой де Сталь. «Умственно безликая» гусыня из-под Ловича присутствовала при возникновении самого популярного романа эпохи «Corinne ou de l'Italie» («Коринна или Италия»), и как знать, быть может, даже своими высказываниями о любви обогатила сентиментальную сторону творения мадам де Сталь? Спустя два года «Коринна» покорила всю Европу. Интересовался этой книгой и сам император Наполеон, рвали ее друг у друга из рук варшавские дамы, воодушевлялись ею во время постоев гвардейские кавалеристы.

Граф Орнано приводит в своей книге еще два письма, относящиеся к итальянской поездке Валевских. В первом из них пан Анастазий выражает бесконечную благодарность теще, пани Эве Лончиньской, то что, «удостоив его руки своей чудесной дочери… сделала его счастливейшим человеком». Дальнейшая часть письма посвящена описанию благотворного влияния, которое оказывает на «дорогую Марию» ее новая подруга, «очаровательная и симпатичнейшая из женщин – баронесса де Сталь-Хольштейн».

В другом письме, написанном Марией к Эльжуне, молодая супруга расхваливает «доброту, вежливость и такт» старого камергера, но одновременно сокрушается, что «женщины никогда не выходят за своих суженых, о которых мечтают», и приводит довольно мрачноватые размышления касательно супружества вообще. Потом она описывает варшавской приятельнице достопримечательности Рима, осмотренные в обществе «талантливой писательницы… дорогой баронессы де Сталь». Описывая визит в старинный дворец римских князей Колонна, в родстве с которыми весьма безосновательно объявляли себя польские Колонна (Колумна) – Валевские, «малютка с грустными глазами» проявляет явное чувство юмора: «Было там и множество семейных портретов. Я старательно вглядывалась в них, но ни один ни капельки не напоминал Анастазия».

Несмотря на интересные детали, я не привожу эти письма целиком по двум причинам: во-первых, они слишком длинные, во-вторых, в целом они не производят впечатления подлинных документов. Слишком хорошо они скомпонованы, слишком хорошо дополняют друг друга. Каждый вопрос или недоговоренность одного письма немедленно находит ответ и дополнение в другом. Слишком долго я рылся последнее время в польской переписке наполеоновской эпохи, чтобы счесть такую гармоничность чем-то естественным. Подлинность самой материи писем вообще трудно оспаривать. Но возникает подозрение, что граф Орнано монтировал эти «письма» из. фрагментов воспоминаний и заметок прабабки, дополняя их время от времени «для лучшего понимания» собственными приложениями. Трудно быть благодарным биографу за подобного рода старания. И я не удивляюсь что Кукель, оценивая некоторые части книги Орнано, писал: «Историка может до отчаяния довести то, что находя в книге письма, обрывки дневников, записи разговоров, он не знает, имеет ли дело с подлинными документами или с романической выдумкой автора. А от этого он становится недоверчивее и оттачивает скальпель исторической критики».