«Зачем это? Разве можно так волноваться? Нужно быть твердым и мужественным. Мэин все равно будет моей... Вот только, что они там на ухо друг другу говорили? Впрочем, она обещала узнать это».
Понемногу успокоившись, он отошел наконец от садовой стены и, погруженный в свои мысли, зашагал домой. И вдруг он увидел впереди себя двух человек, которые тихонько шли в том же направлении, что и он, к северо-восточной части города.
Часы в английской миссии пробили девять. Хиабан Надери был пустынен, прохожих не было никого. Не удивляйтесь, что в столь ранний час на улицах Тегерана стоит такая тишина: персы — за исключением месяца Рамазана — не любят засиживаться и не спать по ночам. Разве что какая-нибудь кучка молодежи задержится до этого времени на улице, женатые же люди, как только зайдет солнце, расходятся по домам, чтобы лечь вместе с женой. О, бедные жены, лишенные всех радостей мира и призванные лишь к тому, чтобы обращать ночь в день в объятиях грубых и развратных мужей, — печально длится ваша полная несчастий жизнь!
Вдруг один из этих двух человек — тот, что шел несколько впереди, — сказал:
Вот что! Надо посмотреть, что это еще за господин в такое время разгуливает... Должно быть, туда же идет, куда и мы.
Второй, удерживая его, произнес:
— Ну, что вам, барин, за дело до других?
Сиавуш засмеялся.
— Ничего, Мохаммед-Таги! Я все-таки посмотрю.
И он остановился. Когда Ферох подошел ближе и находился от него в пяти шагах, он вдруг повернулся к нему и спросил:
— А ну-ка, сударь, скажите, пожалуйста, что вам в этот час здесь нужно и куда это вы изволите идти?
Ферох поднял голову. Удивленный до крайности, он смотрел на Сиавуша, точно встретился с сумасшедшим. Потом сказал:
— Очевидно, сударь, вы очень нахальны и много воображаете, думая, что все должны давать вам отчет в своих поступках?
Сиавуш ответил:
— Ну, поехал... Теперь не сговоришь...
На этом слове язык его запнулся: видно было, что напиток, который он недавно пил, начинал действовать.
«Он пьян», — подумал Ферох и, понимая, что спорить с пьяным не имеет смысла, хотел уже пройти, сделать вид, что не слышит его замечания.
Подскочил и Мохаммед-Таги, боявшийся, что ссора может сорвать его сегодняшнюю выручку.
— Барин, барин! Сейчас не время для этих разговоров. Извольте идти, уже поздно, нас, пожалуй, не впустят.
Но Сиавуш, не обращая внимания ни на вмешательство Мохаммед-Таги, ни на то, что Ферох ему не отвечает, вдруг выступил вперед и, подняв свой хлыст, закричал:
— Нет, ты не уйдешь! Не уйдешь! Я не позволю!
Ферох почувствовал, что избавиться от этого пьяного юнца ему без хлопот не удастся, и решил, что, если Сиавуш будет приставать, он ударит его и уйдет. И, спокойно подняв трость, сказал: — Послушайте, сударь, если вам нечего делать, так у меня дело есть. Я должен идти.
Однако Сиавуш уже разгорячился до того, что ему, как говорят гуляки, в голову ударило. Не сознавая, что делает, он протянул руку к воротнику Фероха, чтобы схватить его и, как он рассчитывал, бросить на землю. Рука Фероха поднялась, и он уже хотел изо всей силы ударить Сиавуша кулаком, как кто-то схватил Фероха за руку. Обернувшись, он увидел Мохаммед-Таги, который одной рукой останавливал руку Фероха, а другой — держал за локоть Сиавуша.