«Священник-из-иномарки» снимает с сознания такого человека один барьерчик: оказывается, Церковь — не для «неудачников». А, значит, можно попробовать… Потом этот человек может сам выпустить из своих рук свое социальное или финансовое богатство. Но это будет уже его выбором, его решением, а не требованием Церкви. Для начала же сам вид современного священника снимет психологический барьер отторжения — и сможет состояться разговор по существу…

Если Церковь открыта для всех — значит, в том числе, и для социально успешных людей. Мы слишком привыкли к собственной маргинальности и забитости за годы советской власти. И эта привычка уже уродует нас самих. Вот рассказ еще об одном юноше. Он был классе в десятом, когда его мама привела его ко мне и сказала: «Я хочу, чтобы мой Алеша был православным христианином!» Ну, тут уместно вспомнить анекдот, который говорит, что разница между еврейской мамой и террористом состоит в том, что с террористом можно договориться… Алеша исполняет мамино настояние, встречается со мной, беседует. Умный парень, быстро все схватывает. Соглашается в теории, но не крестится. Поступает в университет, время от времени продолжаем видеться. Перемен в его религиозной жизни нет. Наконец, он совсем пропадает с моего горизонта на несколько лет. И вдруг звонит: «Отец Андрей, поздравьте меня. Я крестился!» Я, конечно, перемежаю поздравления с упреками: почему, мол, меня на крестины не позвал, я, наверно, тоже имею к этому какое-никакое отношение… — «Конечно, но, понимаете, я в Германии крестился!» —????!!!! Тебе что, в Москве храмов было мало? — «Но я в Германии в аспирантуре учился. Конечно, была ностальгия по России. Нашел русский храм, стал туда ходить. И тут меня поразило различие прихожан и их лиц. Понимаете, в России мне было трудно стать на колени рядом с бабушками. Мне было трудно сказать „мы“ вместе с ними. Уж больно усталыми и безнадежными были их лица. А здесь, в Германии, из кого стоят православные общины — это студенты, аспиранты, ученые, работающие по грантам, семьи российских бизнесменов, увезенные подальше от рэкета… В общем — социально успешные люди. И вот от них у меня не было чувства психологической отчужденности. Вместе с ними оказалось легко и перекреститься, и поклониться».

Раньше говорили, что наши священники оторваны от жизни, от народа. Может, так оно и было. Но за последние годы все резко изменилось. И часто без каких-либо постановлений со стороны Церкви, а просто в силу реальности. Что такое обычный священник Русской Церкви сегодня? Это человек, которого послали на приход, обычно даже не дав закончить семинарию. А приход что значит? Ему дали руинку. Сам восстанавливай, ни копейки тебе не дадим. И прежде чем священник становится духовником, он становится менеджером. Он в самой гуще жизни. И получается, страшно даже сказать, такой новый русский священник — с мобильным телефоном…

Я против любых перемен в самой Церкви, в стиле ее молитв, в вероучении. Но есть особое пространство, пограничное между миром и Церковью — церковный дворик. А вот он может быть пространством поисков, экспериментов и ошибок.