– Что вы с ним собираетесь делать? – поинтересовался Илларионов-младший, с детства относившийся ко всем без исключения животным с сочувствием за все те мучения, которые они (в смысле другие, вообще животные) принимали от людей.

Генерал между тем проводил над барсуком какие-то странные эксперименты. Он свернул трубочкой рубль и сунул прямо в нос барсуку. Тот презрительно отвернулся и чихнул. Тогда генерал достал из кармана бумажку в один доллар, свернул трубочку, но даже не успел просунуть внутрь, так стремительно барсук сожрал доллар.

– Не прокормишь, – уважительно заметил Илларионов-младший.

Генерал Толстой вызвал помощника.

– Отвезите в ЦКБ, покажите Константину Устиновичу, а потом…

– В лес, – подсказал Илларионов-младший.

– А вот мы сейчас посмотрим, в лес или на псарню. Дай-ка монетку!

Илларионов отыскал у себя юбилейный рубль с Лениным.

– Решка – отпустим, орел – на псарню, – ловко, как если бы частенько этим занимался, подбросил вверх монету генерал, смачно поймал, стиснул в кулаке. Пригласил к кулаку помощника и Илларионова. – Решка. Повезло поросенку, – с некоторым даже разочарованием проговорил генерал Толстой.

Может быть, это только показалось Илларионову, но в глазах пожирающего американские доллары и брезгующего советскими рублями барсука определенно промелькнуло облегчение.

Помощник пригласил двух прапорщиков с носилками. Они поставили на носилки клетку, унесли барсука, который на прощание сильно омрачил воздух в кабинете генерала.

– Значит, все-таки в храме, – вздохнул он, когда помощник прикрыл за собой дверь. – Жаль. Я надеялся, что он будет в Кремле…

– Какая разница, в Кремле или в храме? – удивился Илларионов. – В Кремле что… сожрет звезды? В храме – кресты?

– Рубль металлический, кстати, береги, – посоветовал генерал. – По пять долларов за железный будут давать. А бумажные деньги, если есть, трать, сынок, не стесняйся.

– Вы хотите сказать, что это знамение? – осведомился Илларионов.

– Да ну, какое там знамение, – махнул рукой генерал Толстой, – готовый сценарий! Это же новый хозяин России! Храм Христа Спасителя восстановит – спасибо, но наворует, нажрет, нагадит… Выше головы. Хорь-то посмышленее будет барсука. Хорь – охотник – двадцать девять километров до курятника покрывает. А барсук жрет все, что вокруг. Где барсук сел, там народу помельче – землеройкам, кротам, ежам – делать нечего. После барсука – выжженная земля. А после выжженной земли что? – спросил у Илларионова генерал Толстой и сам же ответил: – Красное знамя! Но не сразу, – добавил задумчиво, – ох, не сразу… И… не красное…

Уже тогда Илларионов-младший догадывался, что отошедший отдел отец, превратившийся в Окленде в пожилого респектабельного джентльмена, мягко говоря, упрощает генерала Толстого, сравнивая его с Трофимом Денисовичем Лысенко. Сомнения генерала проистекали не из-за борьбы за ту или иную – правильную или неправильную – истину, идею. Сомнения генерала проистекали из-за того, что он (как в случае определения судьбы барсука) держал в своих руках сразу оба конца веревки – обе истины, оба решения, оба исхода и мучился не тем, как склонить чашу весов судьбы в пользу одного-единственного, по его мнению, правильного исхода, а – какой исход выбрать. Сомнения генерала можно было уподобить сомнениям Господа во дни творения.