– И?..

– И там найдете того, кто может рассказать вам про Чарльза Обри. Если поведете себя правильно.

– А что значит «повести себя правильно»?

– Кто знает? Иногда она расположена поболтать, иногда нет. Стоит попытаться, но, если что, вы от меня ничего не слышали. И поосторожней: она живет одна… и вообще, некоторые люди, ну… всего опасаются.

– Кто опасается? Чего? Надеюсь, не этой женщины?

– Ее. Себя. Прошлого. Мне совсем ни к чему, чтобы дело вышло наружу и начались разговоры, что я помогал чужаку выведывать здешние секреты. Эта леди, знаете ли, человек нелюдимый. Некоторые из нас, живущих в деревне, раньше заходили к ней, желая удостовериться, все ли у нее в порядке, и так длилось несколько лет, но потом она захотела, чтобы ее оставили в покое. Что тут поделаешь? Жизнь у нее одинокая, но если кто-то не хочет, чтобы ему помогали… – Он принялся снова протирать стаканы, а Зак улыбнулся:

– Спасибо.

– О, не благодарите. Все может кончиться ничем. Я это говорю просто для того, чтобы вас предупредить. Так я приготовлю постель наверху, да? Я беру сорок пять за ночь.

– Принимаете кредитные карты?

– Конечно.

– Между прочим, меня зовут Зак. Зак Гилкрист, – представился он и протянул руку. Хозяин улыбнулся и пожал ее:

– Пит Мюррей. Удачи вам в «Дозоре».

Она пообедала яйцами, сваренными вкрутую, листьями салата и вновь задремала. Две курицы ожидали линьки. Они выглядели пятнистыми, растрепанными, и, не найдя под ними яиц, хозяйка пробормотала: «Неситесь-неситесь, мои девочки. Давайте мне яйца, или отправитесь прямиком в кастрюлю». Повторяемые снова и снова, эти слова звучали как заклинание, и вскоре произносящий их голос перестал быть ее собственным, он принадлежал Валентине. Она продолжала приходить к ней с тех самых пор, как дочь увидела памятный сон, – эти посещения начались, когда у нее появилось предчувствие. Матери не стало уже давно. Казалось, она ушла навсегда, и это обстоятельство не вызывало особой грусти – разве что иногда надоедала бесконечная тишина. Но в последнее время ей чудилось, что Валентина все время рядом: то смотрит на нее лимонными глазами рыжего кота, то прячется в змееподобных изгибах кожуры, когда дочь чистит яблоко, а то отражается, совсем крошечная и перевернутая вверх ногами, в набухшей капле воды, которая всегда висит на конце кухонного крана. После той ночи, когда бушевала буря, во время которой она видела Селесту и после которой у нее появилось предчувствие, она нашла в камине старый оберег. Спустя почти восемьдесят лет неистовствующий ветер вырвал его из трубы. Это был кусок сморщенной высохшей плоти размером с яйцо. Воткнутые в него булавки заржавели, и некоторые отсутствовали. А после пришли сны. Вот так вернулась в дом Валентина. Это была загадка. Оберег предназначался для отпугивания всех злых духов. Именно злых. Возможно, это была вовсе и не загадка.

Требовалось сделать новый оберег, причем поскорее. Но где достать свежее сердце, вынутое из теленка не более дня назад? Где раздобыть упаковку с новыми булавками, чистыми и острыми? Каждый день без оберега дом был открыт для вторжения. Дверь оставалась распахнутой настежь, особенно когда хозяйка спала. Она пробудилась от дремы и успела заметить вспышку в оконной раме, – это в стекле отразились соломенные волосы. Блеклые соломенные волосы с черными-пречерными корнями. Она моргнула, и видение исчезло.