– Тетя Вика? – перебила Регина. – Они дружили с мамой, а потом она вдруг пропала куда-то.

Роберт Ринатович кивнул, лицо его сморщилось.

– Вика завидовала более успешной подруге, а тут такой шанс! Мы были просто два неудачника, и каждая наша встреча становилась мерзкой, отвратительной местью человеку, который любил нас, доверял и никогда не подумал бы плохого. Машенька ничего не подозревала. Прошло примерно полгода. На душе у меня легче не становилось, и я в конце концов решил прекратить этот фарс. Но у Виктории были другие планы. Она взяла и рассказала Машеньке обо всем. И от себя присовокупила, что я, дескать, люблю ее, но не бросаю жену из жалости и чувства ответственности. – Роберт Ринатович заговорил быстро, сбивчиво: – Машенька пришла с работы и с порога спросила, правда ли это. Только один вопрос – правда или нет? И я… я не стал каяться, пробовать объяснить… Она бы, может, все поняла и опять простила! А я заговорил о другом. Да, говорю, правда. Как черт толкнул… Стал ее же и обвинять. Мол, скучная, на работе зацикленная, сухая. Сказал, что она меня связывает! Жалею, мол, что вернулся, хочу уйти, жду не дождусь подходящего момента. Еще что-то ужасное в том же духе. Думал, она заплачет, мне хотелось, чтобы плакала, страдала. Но она всегда поступала по-своему. Машенька стояла и слушала меня с сухими глазами. А потом просто повернулась и ушла. Дальше ты знаешь.

Да, она знала. Когда мама умерла, Регина была в пионерском лагере. Шел июль, разгар каникул. Ее вдруг вызвали к начальнику лагеря, и в кабинете она увидела отца – бледного, какого-то скрюченного, с покрасневшими от слез глазами. «Мамы больше нет, – сказал он, протягивая к ней руки, – она погибла».

Пошла куда-то вечером, очевидно, по рабочим делам, и ее сбила машина. Было уже темно, задумалась, наверное, и вышла на дорогу в неположенном месте. Водитель не заметил женщину, внезапно очутившуюся прямо перед ним, и не успел затормозить.

Такова была официальная версия.

Несчастный случай.

Но случай ли?..

– А стихи? Где они? – глухо спросила Регина.

– Сжег, – коротко обронил Роберт Ринатович.

– Зачем? Если они были так хороши! И вообще, это память о маме!

– Неужели не ясно? – Он смотрел на дочь с яростью и одновременно с отчаянием. – Именно поэтому я должен был уничтожить их! Чтобы не упасть еще ниже, хотя куда уж там… Но если бы не сжег, рано или поздно не удержался бы и выдал Машенькины стихи за свои!

Римма Ринатовна сидела на диване, подложив под спину большую подушку. Боль в ноге почти утихла. Если сидеть вот так, без движения, можно даже забыть о травме. Уснуть она не пыталась. Поочередно брала в руки то одну книгу, то другую, то новый выпуск «Татарстанского литературного альманаха», который всегда читала с большим интересом. Пробовала отвлечься, только напрасно: ни обожаемый Моэм, ни новеллы Стефана Цвейга, ни целое сонмище авторов альманаха не могли завладеть ее вниманием.

Поневоле она поминутно прислушивалась к тому, что происходит наверху, – и ничего не слышала. Над ее головой было крыло, где находились спальни Розы и Румии-Регины. Девчонка, скорее всего, слушает музыку в наушниках – и хоть трава не расти. А племянница… Может, читает Коран, молится или разговаривает со своим Аллахом. Если уж она так в него верит, пусть тогда попросит, чтобы он помог разобраться, что тут у них происходит.