Комната Розы была пуста, по ней гулял сквозняк, надувал тюлевые занавеси, как кринолиновые юбки.

Натертый воском пол, цветастые обои на стенах…

— Что говорит судебный врач?

— Отравление бесспорно. Сильная доза мышьяка. Снотворное не имеет никакого отношения к смерти прислуги. В заключении говорится также, что жидкость должна была сильно горчить на вкус.

— Валентина тоже говорила об этом.

— И все же Роза выпила. Взгляните-ка на человека, который подходит к писчебумажному магазину на той стороне улицы. Это Тео Бессон.

Тео оказался высоким костлявым человеком лет пятидесяти, с резкими и правильными чертами лица. На нем был костюм шотландского букле цвета ржавчины, что делало его похожим на англичанина. Непокрытая голова, редкие седые волосы.

Он обратил внимание на двух мужчин. С инспектором он был уже знаком и наверняка узнал комиссара Мегрэ. Как и Арлетта, он поколебался, но затем слегка поклонился и скрылся в магазине.

— Вы его допрашивали?

— Мимоходом. Спросил, не хочет ли он что-нибудь сообщить мне и как долго намеревается пробыть в Этрета. Он ответил, что собирается остаться в городе до закрытия отеля, то есть до пятнадцатого сентября.

— Как он проводит время?

— Много ходит по берегу моря. Ходит один, сосредоточенно вышагивая, как немолодые уже люди, старающиеся сохранить фигуру. Около одиннадцати утра купается, а остальное время проводит в баре казино или в бистро.

— Много пьет?

— Дюжину порций виски в день, но пьяным как будто не бывает. Прочитывает пять-шесть газет. Изредка играет в казино, но никогда не присаживается к столу.

— Больше ничего не известно о нем?

— Ничего сколько-нибудь интересного.

— Тео Бессон не встречался с мачехой после воскресенья?

— Насколько мне известно, нет.

— С кем же он виделся? Расскажите-ка мне, что происходило в понедельник. Я примерно знаю, как развивались события в воскресенье, но понедельник представляю себе плохо.

Он знал, как Валентина провела вторник. Она сама рассказала ему об этом: рано утром покинула «Гнездышко», оставив там одну мадам Леруа, и первым поездом уехала в Париж; такси доставило ее до набережной Орфевр, где она беседовала с комиссаром.

— После этого вы заехали к дочери? — сразу спросил он у нее.

— Нет. А зачем?

— Разве, приезжая в Париж, вы не видитесь с ней?

— Редко. У них своя жизнь, у меня — своя. Кроме того, мне не нравится квартал Сент-Антуан, где живут они, так же как и их мещанская квартира.

— Что же вы делали в этот день?

— Пообедала в ресторане на улице Дюфо — я и прежде любила там поесть, — сделала две-три покупки в районе площади Мадлен, а потом поездом вернулась обратно.

— Ваша дочь знала, что вы были в Париже?

— Нет.

— Шарль Бессон тоже не знал?

— Я не говорила ему о своем намерении.

И вот теперь Мегрэ хотелось узнать от Кастэна, что произошло в понедельник.

— В «Гнездышко» я явился к восьми утра, — сказал Кастэн. — Всех в доме, как вы можете представить, лихорадило.

— Кто там был?

— Мадам Бессон, конечно.

— Как она была одета?

— Как и всегда, в обычном платье. Там была и ее дочь, непричесанная, в домашних туфлях, и доктор Жолли, давний друг семьи, спокойный, уравновешенный мужчина средних лет… В комнате находился еще старик садовник, пришедший, по-видимому, незадолго до меня. А Шарль Бессон опередил меня буквально на несколько шагов.